— Грудная клетка не лезет, – послышалось снизу. – Сейчас ломик принесу.
Я уперся руками. В груди что-то хрустнуло, стало трудно дышать, но я сдвинулся еще на несколько сантиметров. Кровь, сочившаяся из ссадин и царапин, служила неплохой смазкой.
— Нога чуть-чуть торчит, пальцы подожми, – приказали мне снизу. – Вот так. Отлично вошло. Все бы так. Вынимай. Будем оснастку ставить.
Меня дернули за ногу, за руку и, в конце концов, потянули за волосы. Но я настолько плотно притерся к ракетным потрохам, что вытащить мое тело наружу оказалось еще труднее, чем затолкать внутрь. Кириллычу пришлось попотеть, прежде чем я свалился на окровавленные ступеньки.
— Поосторожнее можно? – сварливо возмутился я. – Ценное оборудование все-таки.
— Я бы на твоем месте не привередничал. – Помощник Кириллыча подкатил к ракете тележку с набором то ли очень хороших слесарных, то ли очень плохих хирургических инструментов. – Ты – везунчик. Наслаждайся последними минутами жизни. – Он взял с подноса шприц, зарядил в него капсулу без маркировки. – Извини, брат, обезболивание только местное, и эффект быстро пройдет. Мозг нельзя ничем тормозить, а значит, получишь напоследок море новых впечатлений. Небось, лучше, чем в тепленькой постельке помирать? А?
— Выпить дайте.
— По технологии не положено.
— Звери.
Рядом с соседней ракетой послышалась ругань. Крупный мужчина с отвислым животом и широким задом вывалился из люка. Он хрипел, брыкался и плевался.
— Педерасты! – ревел он. – Только извращенец может влезть в эту дырку! Покажите мне ту сволочь, которая все это выдумала!
— Доброволец, – хмуро пояснил Кириллыч. – Хочет отомстить за семью, а в солдаты не годен.
Толстяк застонал и вырвал у обслуживающего его техника лазерный резак.
— Где резать?
— Нигде! Вы не подходите! Вон отсюда! – взвился техник. – Охота сдохнуть – убейте себя как-нибудь еще! Я-то здесь при чем? Кто вам дал разрешение, тот пусть вас и режет!
— Мне плевать на все ваши разрешения, – рычал доброволец и, активировав лазерный резак, двинулся на техника. – Я хочу уничтожить как можно больше кохонов. Они убили Томку, маму и всех остальных. Говори, где резать?
— Левая рука полностью, левая нога по колено, правая нога на двадцать сантиметров выше колена, – торопливо пролепетал щуплый техник, поняв, что толстяк не остановится ни перед чем. – Сейчас я дам местное обезболивание.
— В задницу обезболивание!
Я отвернулся и спросил у Лебедя:
— Много добровольцев?
— Все, кроме вас, – буркнул он.
— И в криоконтейнерах то же?
— В криоконтейнерах – казненные преступники. Их не спрашивают.
Кириллыч махнул рукой жандармам, и те снова скрутили меня. Из их шлемов с колокольным гудением доносился многоэтажный жандармский мат. Парням не нравилась грязная работа, но делали они ее на совесть. Я не смог даже дернуться, когда техник всадил мне иглу в шею. Процесс обезболивания оказался очень болезненным. Кожа на голове одеревенела и, судя по ощущениям, начала трескаться.
— Не боись, браток. – В руке Кириллыча загудела дрель.
Меня прижали к полу. Я сделал последнюю попытку вывернуться, но не смог даже пошевелиться. Моя крепко зафиксированная голова мелко затряслась. Кириллыч сверлил мне затылок. История моей жизни повторялась с тошнотворной цикличностью. Снова закат жизни, и снова сверло вгрызается в череп. Я закричал.
— Готово. Пускай тест, – пропыхтел Кириллыч в тот момент, когда в моих легких закончился воздух, и я замолчал, чтобы сделать судорожный вдох.
— Не жмет? – участливо поинтересовался техник и похлопал меня по плечу.
— Что? – не понял я.
— Разъем. – Он взял мою ладонь и положил ее мне на затылок.
Я ощутил под пальцами скользкую от крови цилиндрическую поверхность, уходящую в глубь черепа.
— Через эту дырку бортовой компьютер будет осуществлять прямой контакт с нервной системой, – объяснил Кириллыч. – Специальное устройство снимет боль в ране, но не полностью, чтобы не затормозить скорость прохождения импульсов. Американская технология, мать их. Никакого человеколюбия. Теперь забирайтесь в люльку. Мы вас запаяем, а дальше программисты пусть вами занимаются.
Жандармы подняли меня на ноги и заставили вскарабкаться по окровавленной лестнице. Знакомой дорогой лезть оказалось гораздо легче. Маленькая заминка произошла из-за того, что мне пришлось продырявленным затылком надеться на интерфейсный штырь, но в этом деле мне помог Кириллыч. Было почти не больно.
А дальше тело само впихнулось в щель и легко нашло выстраданное положение. Я почувствовал, что мои ноги и руки крепят какими-то ремнями, туловище фиксируют липкой лентой. Вся работа была сделана очень быстро. Буквально через пять минут лязгнуло железо, и свет померк. Откуда-то сверху послышалось шипение, стало жарко, потом что-то обожгло ногу. Я попытался изменить положение туловища, но ничего не вышло. Я был надежно встроен в архаичные потроха древней ракеты.
Никогда не думал, что меня ожидает столь мучительная смерть. Впрочем, о подобных вещах мало кто задумывается. Почти каждый свято верит, что именно для него судьба наверняка не приберегла за пазухой кошмарного подарочка. Уж он-то точно попрощается с жизнью под ласковым надзором врачей, которые заботливо накачают его умирающую тушку самыми лучшими обезболивающими препаратами. Оптимисты вообще верят, что не умрут никогда. Реалисты трусливо рассчитывают на легкую смерть. Например, на внезапную гибель в катастрофе, или, на худой конец, планируют быстренько задохнуться из-за сломанного клапана в скафандре. Однако жизнь такая вредная штука, что только начинается для всех одинаково, а финал у каждого свой.
И не всегда заслуженный.
Безумно болела нога. Кроме плохо залеченного перелома, ее жег раскаленный металлический патрубок, который упирался в надежно зафиксированное колено.
Нос резало запахом паленой кожи и горячей резины.
Огромный колючий шар пульсировал в голове. Обезболивание было не химическим, а электронным. При этом датчики имели весьма большой допуск. Боль быстро нарастала до максимума, и, когда я почти терял сознание, срабатывала обезболивающая схема. Мне становилось легче, но всего на несколько секунд. Потом волна боли накатывалась вновь. Впрочем, мелкие неприятности не стоили и капли моего драгоценного внимания. Боль всего лишь служила доказательством того, что я все еще жив, и она закончится вместе с жизнью. Теперешний полет, как и мое далекое рождение, промежуточный этап в преддверии великого таинства смерти. Таинства, которое избавит меня от страданий и подведет итог под несколькими сумбурными веками затянувшегося земного пути.
В ушах затрещало. Звук становился все громче и очень скоро перешел в мерзкий скрежет ржавой пилы, вгрызающейся в металл. По глазам полыхнуло красным и горячим. Вначале я наивно обрадовался брызгам света, но очень скоро выяснилось, что короткие вспышки существовали только в моем мозгу. Душное нутро ракеты оставалось темным и пыльным. Во рту стало кисло, сладко и горько одновременно. Зубы застучали с частотой в пятьдесят герц. С огромным трудом мне удалось сформулировать догадку: «Загружают программное обеспечение». Мозг был явно занят какой-то неведомой работой. Мысли цедились тонюсенькой струйкой, словно вода из старого ржавого крана. «Вот и славно, – расслабился я. – Бездумно умирать не так противно».
Я ошибся. Несмотря на неспешность умственной деятельности, страх и боль никуда не исчезли. По-видимому, на обработку столь примитивной информации остаточной мощности сознания вполне хватало.
Загрузка программ завершилась внезапно. Одновременно с прекращением дребезга в ушах исчезла режущая боль в ноге, что принесло мне ни с чем не сравнимое наслаждение. Через мгновение боль вернулась, но теперь страдание осталось где-то за гранью рассудка, словно я уже имел весьма слабое отношение к своему организму. Словно я уже превратился в чистый разум, направляющий смертоносное железо к далекой цели.