— А он и так неплох, мир наш, — проговорил Костя. — Зачем же ставить его вверх ногами?
— А вы, простите, шо цэ такэ? Звидкиля будете? — прищурившись, спросил одессит.
— Режиссер, — ответил Костя.
— И что вы поставили, режиссер? «Носорога»? «Поворот винта»? «Вирджинию Вулф»? А, может быть, «Человека со стороны»?
— Этих пьес я не ставил.
— А что вы ставили?
— «Вишневый сад». «Сирано де Бержерак». «Десять дней, которые потрясли мир».
— Ха! А откуда вы изволите быть? С Малой Бронной? Из «Современника»? С театра на Таганке? Или, может быть, с театра на Лубянке?
Он захохотал.
— Костик учился с нами, — вмешалась в разговор Сонечка, — потом работал в Молодежном театре, в этом, как его… На целинных землях, в общем.
— Понятно, энтузиаст и землепроходец, значит, — успокаиваясь, проговорил одессит, — В провинции, оно, конечно, все по-другому смотрится…
— Костя теперь в Москве будет работать, — добавила Сонечка.
— Ну вот и ответ на все вопросы. Собственно, и спорить было не из чего. Рыба ищет где глубже, а человек, где рыба! Так у меня один герой, капитан траулера, изъясняется, здоровая у него философия.
— А у вас она, философия эта, гоже здоровая? — спросил Костя.
— Послушайте, салага, не надо со мной заводиться… Дядя Гоша этого совсем не любит.
— Мальчики, мальчики! — вскричала Сонечка Ромова. — Перестаньте спорить. Валя, налей мужчинам виски!
Режиссер повернулся к Сонечке.
— Выпить, оно, конечно, творческому человеку треба. И вот наш папа, простите меня, дорогая хозяюшка, он знал, что и толпе треба. Он дюже хорошо разумел за массовость искусства, добрэ усекал по части наших кинских дел.
Резкий, какой-то необычный, автомобильный сигнал заставил всех вздрогнуть.
— Это Дэйв! — воскликнула Сонечка. — А ведь говорил, что не сможет заехать, такой противный…
По ее лицу было видно, что неизвестного Косте Дэйва противным она отнюдь не считает.
— Костик, дорогой, — проговорила Сонечка, улыбаясь Колотову, — проводи меня до калитки, надо встретить гостя.
Вдвоем они прошли желтой песчаной дорожкой к решетчатому забору. Приехавший гость уже шел им навстречу, разведя руки в стороны, с широкой ухмылкой на длинном лице, о таких лицах говорят «лошадиные».
Сквозь металлические прутья ворот виднелся поставленный у обочины «фольксваген» бежевого цвета.
— Хау ду ю ду! — крикнула Сонечка гостю, — Гутен таг, дорогой Дэйв!
— Наше вам с кисточкой, — отозвался Дэйв, приветливо улыбаясь Соне, пожимая ей обе руки сразу и внимательно взглянув на Костю.
— Знакомьтесь. Это Костя, мой однокашник, это Дэйв — наш общий друг.
— Вы часто ели вместе одну и ту же кашу? — спросил Дэйв.
Соня недоуменно глянула на него.
— Вы сказали, Соня, про этого молодого человека — «однокашник», и я мог думать…
Соня расхохоталась.
— Ах, вот вы о чем! Ну и шутник! Мы учились с Костей в одном институте, про таких людей говорят — «однокашник»…
— Еще одна идиома, — сказал Дэйв, — Вы позволите мне сразу записать…
— Записывайте, да поскорее. Идемте на веранду, там вас ждут гости и виски. И режиссер Сагайдаенко, из Одессы.
— О, Сагайдаенко! Интересный мастер. Но я имею времени в обрез и приехал только сказать, что не могу провести у вас вечер. Один коктейль — и пора ехать.
Соня подхватила Дэйва под руку и увлекла к веранде.
— Кто это? — спросил Колотов у Вигрдорчика, когда они стояли с коктейлями в дальнем углу.
— Дэйв!? Рубаха-парень! Веселяга и поддавальщик. Он то ли дипломат, то ли аккредитованный в Москве представитель западного пресс-агентства. Хорошо знает и кино, и театр, и по части литературы мастак. Сигареты достает, любое пойло… Одним словом, хаммер. Тебя Соха познакомила?
— Успела.
— Тогда можешь торчать, любую импортягу через Дэйва достанешь.
— А ему какой в этом интерес?
— А общение? С загадочной русской душой общение? Сейчас, брат, на Западе к нашей душе повышенный интерес, за это валютой платят. А Дэйв вроде книгу пишет…
— И скольким бутылкам виски эквивалентна твоя душа, Валя?