В первый же день киевского восстания Петлюра позвонил по фронтовой связи в Жмеринку. Пригласил к проводу не комиссара 7-й армии Разживина, а его заместителя Упыря. Как «украинец украинца» настойчиво просил его пропустить из Деражни на Киев части Скоропадского. Но не зря бывший царский гвардеец, делегат Второго съезда Советов, не только слушал Ленина в Петрограде, но и советовался там с ним. Не отказав головному атаману в его просьбе, он условился с артиллеристами-гвардейцами: если он во время переговоров с гайдамаками Скоропадского подымет руку, пусть откроют стрельбу. Селянин из Щорбовки на Полтавщине, он понимал, чем, жили тогда все солдаты, о чем думали, к чему стремились.
Василий Упырь не ошибся — гайдамаки слушали его затаив дыхание, но атаман дивизии генерал Гандзюк, зная хорошо Упыря, назвал его изменником и скомандовал: «Руки вверх!»
Пришлось подчиниться.
Вот тут заговорили пушки. И то, что начал своими словами замкомиссара армии, довершили орудия гвардейцев.
Послушные зову Евгении Бош, войска 2-го гвардейского и 5-го кавалерийского корпусов по пути к Киеву, в районе Казатина и Фастова, разогнали и остальные полки Скоропадского. Но и на этом направлении войска атаманов не забывали про добродия динамита.
Кто был ничем…
На рассвете четвертого февраля пал «Арсенал». Все было брошено против горстки его изможденных недельными боями защитников. Атаманы торопились развязать себе руки для встречи приближавшихся к Киеву отрядов.
На штурм цитадели, прикрытые с фронта дюжиной бронемашин, пошли, после двойной чарки, курень усусов Евгена Коновальца, запорожский кош полковника царской службы Александра Загродского, гайдамацкий кош капитана генштаба Алексея Удовиченко, знаменитый своими жестокостями «курень смерти», курени полковника Болбачана и генерала — грузина Натиева. Руководил этим штурмом Петлюра.
Атаману Волоху из запорожского коша месяц назад пришлось бежать из Харькова, где один из батальонов его полка восстал и, вместе с рабочими харьковских заводов, положил начало Червонному казачеству. Пылая ненавистью к своим обидчикам, он первый ворвался в ряды защитников цитадели.
Но если юнцу Назару понадобилось два месяца, чтобы разобраться в фальши лжепророков, то Волоху на это потребовалось двадцать.
Тогда же, на рассвете четвертого февраля, началась расправа. Ее не остановили частые разрывы снарядов, долетавших из-за Днепра. Последний выстрел последнего защитника Печерска совпал с первым выстрелом муравьевских батарей. Рано утром четвертого февраля 1918 года Красная гвардия Харькова вступила в Дарницу. Все силы Центральной рады — курени Загродского, Удовиченко, Коновальца, Болбачана, Натиева — двинулись к склонам Днепра и к трем переправам через него.
И вот пришел четвертый день дьявольских боев за переправы. Лишь недавно застывшая река могла выдержать цепь стрелков, колонну, но не пулеметную двуколку в упряжке, не трехдюймовое орудие с тремя упряжками-уносами грузных битюгов.
Сплошная огневая завеса перекрыла дорогу не только боевым порядкам пехоты, но и грозным бронепоездам. Кулацкое ядро запорожского коша — ударная сила Петлюры, усусы, все, кому нечего было терять, стояли насмерть.
В разгар боев за переправы через Днепр вместо Муравьева главкомом стал Юрий Коцюбинский.
…В предприятии добродия Неплотного не умолкал шум ни на минуту, не стыли и секунды печи, не пустовали дежи. Комиссар пекарни уже привел из Дарницкого лагеря военнопленных трех опытных мастеров, трех дал ему новый главком. Без хлеба нет и войны. Вовсю работал в те горячие дни Назар.
Однажды, выгребая золу из малой печи, он услышал шум по соседству. Хромой солдат-фронтовик, измученный бессонницей и навалившимися на него заботами, кричал на кого-то:
— Черт бородатый! Закрывай к дьяволу дверь, печи нам остудишь. Шатаются тут посторонние…
— Я тут посторонний? А ну полегче на поворотах, — послышалось в ответ. — Не знаю, сколько времени мантулишь ты тут, а я вон в этой траншее с десяток лет сох у печи, да пока допустили до нее — пять годков хватал подзатыльников.
— Ты шо, нашего поля ягода? Так и сказал бы. Пекарь? Заходи, товарищ. И затуляй дверь.
— И не только пекарь… А ну где тут Назар? Эй, Назарка, вылазь-ка сюды, не ховайся…
Назар с длинной кочергой в руке появился в разделочной. Перед ним в армейских рукавицах стоял бородатый, с перевязанной головой солдат. Назар сразу узнал его. Тот самый… Из эшелона бывших брусиловцев.