Улашенко подковырнул бородача:
— Їж, Мартине, мама ще підкине…
— У нас в сотне есть фуражир, — хвалился молоденький казак. — Так он хрупает крутые яйца вместе со скорлупой…
— А в нашей сотне был такой артист доставать курей с соседнего двора. И чем он их брал? Темляком от пики… Брал, пока не познакомился с трибуналом, — заявил казак Вишни и Пулеметы.
Угрюмый и замкнутый проводник вагона принес кипятка. Взяв с подноса стакан, Полещук хлебнул из него. Перебросив горячую посудину из руки в руку и согрев озябшие пальцы, он высоко поднял стакан:
— Все буржуи пьют буржом, а наш брат — горилку…
— Не напиток, а шик-мадера! — восхищался горячей водой Улашенко.
— Сам Александр Невский пил и пьянел от такого шнапса, — авторитетно, без тени улыбки, заявил Пилипенко.
— И преподносил ему этот царский напиток, видать, проводник его персонального вагона, — добавил Виталий Маркович.
Экспресс, скрежеща колесами в густых завалах снега, расходуя остатки сил мощных паровозов в борьбе со стихией, медленно полз к станции Кожанка.
Подкрепившись, люди, как это и положено воинам, потянулись к кисетам. И даже не спрашивали, можно ли закурить. Это все одно что солдат, попав на позиции, спросил бы, можно ли стрелять в противника. Салон заполнился запахом махорки, разогретой овчины, человеческого пота…
— Ну что, хлопцы, — дымя трубкой, обратился к своим спутникам Примаков. — Дорога, правда, не столь длинная, но, видать, обещает быть долгой. Терять время нечего. Мы все с вами на службе. Вот и давайте будем нашу службу нести как положено. Товарищ адъютант, извольте разложить на столе карты. Карты пограничного района.
Пилипенко, шурша непослушными листами, выполнил мгновенно приказ комкора.
— Вот вы, товарищ Пилипенко, со своим конным полком и с батареей занимаете район села Возы. Противник наступает на вас двумя стрелковыми батальонами с запада. Ваши соседи — вот тут и тут. Штаб дивизии — здесь. Сотнями в вашем полку командуют товарищ Карбованый, товарищ Улашенко, товарищ Полещук и вот вы, вы и вы, — трубкой указал комкор еще на трех бойцов.
— Та мы же линейные казаки, — заулыбались свежеиспеченные сотники.
— Сегодня казак, а завтра сотник. И я начал не с командира корпуса…
А снег все скулит под колесами состава, ветер хлещет жесткими крупинками по обледеневшим окнам, буран завывает в плотно заглушенных вентиляторах, а воображаемые лавы червонных казаков под командой своих отчаянных сотников, неся сокрушение дерзкому врагу, мчатся с шашками наголо с окраины далекой пограничной деревушки Возы на запад, повторяя на бумаге свои же подвиги, вписанные уже накрепко на золотые страницы истории…
Антон Карбованый, распалившись, со сдвинутой на затылок папахой, водил шершавым пальцем по шуршащему листу двухверстки:
— Ты, гад, меня во фланок, а я тебя, контра, отсюдова как шандарахну…
— Постой, постой, товарищ сотенный, — остановил распалившегося вояку руководитель занятий. — Это напоминает нашу тактику восемнадцатого года: «На бога!»… Вот послушайте товарища Пилипенко. Он вместо вас подаст команду на атаку…
Тут донеслось из угла, где стоял полосатый чувал:
— Він б’є, бо в нього сила є…
— Кулак кулаком, — возразил Примаков. — Надо еще иметь голову… Возьмем шахматы. На доске одно число белых и черных клеток. Сколько белых, столько там и черных фигур. Но один кончает игру с победой, другой — с поражением. А сила одна… Один двинет в бой полк, а результат — будто то был ход ротой. Другой двинет роту, а получается ход полком. Один большой силой берет маленькую деревушку, другой — наоборот. Вот и выходит — к крепкому кулаку надо еще иметь хорошую голову…
А скорый поезд начальника Подольского боеучастка Примакова едва передвигался со скоростью пешехода. К обеду только лишь добрались до Кожанки, а оттуда вслед за кустарным снегоочистителем двинулись на Попельню.
Уже под руководством комкора, вызывавшего к карте поочередно всех пассажиров вагона, отработали задачи на атаку, на оборону, на встречный бой, на разведку, на завесу, на сторожевое и боевое охранения. Уже Примаков, вспомнив дела не столь давно минувших дней, рассказал своим спутникам, как на этом самом перегоне осенью девятнадцатого года советские войска вырвались из окружения. Тридцать полков 45-й, 47-й и 58-й дивизий знаменитой южной группы, шедшей от самой Одессы сквозь захлестывающие атаки петлюровцев с запада, деникинцев с востока, махновцев с юга и кулацких банд со всех сторон, недалеко отсюда соединились с Красной Армией: