— Это ж огромный капитал! — изумился гость.
— Да, верно сказано, капитал здоровецкий! Ну и что! — ответил небрежно дед. — Родную кровь отдал, так что — капитала свово пожалею… Ко мне денежка текла со всех боков — и за волка, и за пушнину, и за дуги, и за смолу. И за колхозные трудодни рос прибыток. Грудилась копейка на копейку. Хлеб свой, картоха своя, обратно же молочко свое, а мясцо волок из пущи. Сыты были по горло. Есть старый закон — хоть гайтан порви, а родову корми. А у меня свой — поработаю горько, поем сладко. Лопать я мастак. Способен враз забросить полсотни пельмех. В молодые годы, за царя ешо, ходил на прииска. Берег про черный день заветный загашничек. Он и пришел для Расеюшки, тот черный денек, — объявился лешак Гитлер. Вот все береженное годами в аккурат и хватило на танк. Так он и прозывался: «Зот Бочкин». На нем и дошли мои сыны до гитлеровской берлоги — до самого Берлина. А там, видать, не судьба… не вернулись мои цесаревичи. — Старик, не смущаясь, всхлипнул. — И все же наша взяла — одолела Расея нехристя… Знаешь, милок, по его годкам мог бы уже дед Зот посимулянничать. Ан нет, копошусь. Попросит председатель, а я руки по швам, ответствую — пыбыгы…
— Вы хотите сказать — побегу?
— А ешо военный, — укоризненно покачал головой вечный труженик. — Вот именно не побегу, а пыбыгы, что означает — полная боевая готовность… Он, Васька Король, — сила! Здоровецкая башка! Прислухаемся до него мы — все правление. Натуральный правитель, не квашня, умеет попросить. А ежели надобно — способный и цыкнуть.
Пришла, посасывая изрядно прокопченную носогрейку, хозяйка. Дед бережно принял из ее рук поллитровку. Ловко вышиб пробку. Разлил водку в три граненых чарочки.
— Пей, друг! И ты, старуха, с нами, мужиками, воспринимай! Не зря же принесла штофчик, а я отторнул его.
Чокнулись. А дед, крякнув, вытер обшлагом ветхого мундира бороду, усы. Вновь заговорил:
— Зря, видать, товарищ, я грешил на тебя. Напускал в своих мыслях черноту на безвинного. А может, и другие зря тебя очернили? Вот выпало бы им произвести испытание, как это нонче выпало мне. Эх!.. А баба моя, видал? — продолжал дед. — Скареда первый сорт!
— Ну и пропастина, Зотка, забодай тебя бес, колотун табе в ребра… — И пошла, и пошла Устя шерстить своего мужика.
— Кш, табашница, — стукнул кулаком по столешне хозяин. — Ты, баба, в наш мужицкий интерес не втаркивайся!
Стало заметно смеркаться. Зот Еремеевич, на славу попотчевав гостя, сам сыто поевши, совершенно трезвым голосом заявил:
— Баста! Впору тебе на сторожбу. Ступай. С богом, милок! Вот скоро нахлынет стужа с набоистым морозцем — самая пора лесовать. Шуганем с тобой в тайгу. Научу я тебя брать зверя. Зря, товарищ, лыбишься. Не умеючи и блоху не накроешь. Без строгой науки к зверю не подступайся… Тайга!
— Что ж, поучусь! — ответил постоялец, перестав улыбаться.
— То-то ж! — Старик встопорщил усы. — Вот только гляжу: обмундировка твоя вовсе неспособная. Без нашей таежной скруты — не лесованье. Не пособит и огнище — враз заколеешь, как лутоха. Так и быть, раздобуду для тебя в Устиной коробейке и лузан, и шабурчик, и катанки. Не пропадем. — После небольшой паузы дед вновь застрочил: — Слыхать, будто председатель планует поставить тебя к Дашке. Зря! Конешно, к зиме человеку нужон каравай, но самое капитальное в нашей сторонушке о студеную пору — теплое скрывище. Вникай, милок! Вот и нечего прыгать из одной избы в другую. Приючайся тут. Чую, брат, заживем мы с тобой хлестко…
Но еще до зимы богунец покинул Бочкин Бор и его чудесных хозяев. Это случилось сразу после молотьбы. В горячую пору сторожил на пчельне сам пасечник, а усача послали на ток — вместе с дедом Зотом метать снопы в барабан.
Директор МТС не зря записал адреса новичков. Сначала он отвоевал механика — «редкого спеца», а потом пришел и черед других. Богунца — танкиста из армии Богданова — он поставил учить молодняк тракторному делу. И поныне его ученики пашут чистины — таежную целину.
Вот тогда же на территории МТС усач встретил человека в медной каске, с топориком на холщовом поясе. Лицо показалось ему знакомым. И тяжелый бинокль на груди говорил о многом. Вспомнил богунец грозные слова: «Никаких эмтээс! Всем дорога одна — в колхоз…» В спецовке пожарника тот приблизился к комбайну, у которого велись занятия. Прислушался, потоптался неловко на месте. Дождался перекура, а затем извлек из холщовой торбы крупную, буйно затрепетавшую в его жилистой руке рыбину, положил ее на транспортер приемной камеры: