— Ишь, водолаз, расхрюкался, — сердито зашипел один из вестовых.
— Вот что, — сказал решительно комиссар дивизии. — Мы красные, шутить некогда. Скажите толком, что знаете. Рекомендую говорить правду.
— Господа, что вы, господа… — трясущиеся руки попа заходили по шеям коней, по натянутым чутким поводьям.
— Говорю вам, мы красные, советские, из Казачка. Ну, теперь понимаете? — Боровой старался медлительной своей речью успокоить взволнованного пастыря.
Булат, сжав бока лошади шенкелями, приблизился к попу. Тот отступил.
— Не бойтесь, — произнес тихо Алексей, наклоняя голову, — пощупайте мою фуражку. Что на ней есть?
Дрожащие пальцы, забегав по околышу головного убора, легли на красноармейскую звезду.
— Ну-ну, в-верю, г-господа или т-товарнщи, — начал заикаться поп, — это непостижимо. Два часа назад выбили отсюда ваших. Если вы действительно красные, то как вы попали сюда? О господи! Пресвятая дева, спаси и помилуй!
Лай собак не умолкал. Из-за гребли доносились громкие голоса людей и конское ржание.
— Вот, слышите? — продолжал нервничать священник. — Там их кузни, обозы!..
Из мрака донесся частый топот копыт. Замаячила, приближаясь, шумная группа всадников. Четко выделяясь на темно-синем фоне неба, раскачивались в такт конскому ходу длинные пики. Отступать было поздно.
— Здорово, станишники!.. — бодро зазвенел голос Алексея.
— А ты бы поберег свое здоровье. Не валяется, зря им разбрасываешься!
— Для хороших людей мне его не жаль. Всадники перешли на шаг.
— А ты, видно, парень, из станицы Саламат — на голову дуроват, — послышалась грубая шутка одного из станичников.
— Да, я, стало быть, из станицы Салатами, плешь вашей маме!
Со стороны шкуровцев донесся смех. Смеялись они громко, во всю мощь здоровых легких. Казаки пытались продолжать начатую словесную перестрелку, но Булат их опередил:
— А чего вы, белореченцы, так шибко гвозди в седло забиваете и куда передом передуете?
— Идем разъездом на Рагузы, или Ракузы, что ли, плешь его знает, краснозадых высматривать. А вы кто будете?
— Валяй, валяй, пока не потянул тебя в штаб полка, — сердито отозвался Булат. — Мы не бабы, чтоб плюхать языком. Не зря присягали его высокопревосходительству беречь военную тайну.
— Ну оставайтесь! Желаем ни дна ни покрышки. Увидите ваших, передайте поклон от наших, — ответил басом белореченец и добавил, обращаясь к одному из своих: — Ступай, Белкин, вперед, будешь за головного дозорного.
— Есть за головного дозорного, господин урядник, — ответил сиплый молодой голосок.
Казачий разъезд, прекратив перебранку, продолжал свой путь.
За греблей гомон не умолкал. Пьяные голоса затянули разудалую песнь:
Еще немного, и едва различимые в ночном мраке силуэты белореченцев, помаячив на бугре, скрылись в низине. Священник, ни живой ни мертвый, отбивая частую дробь зубами, зашептал, обращаясь к Боровому:
— Куда же вы теперь, рабы божий, денетесь? Нет вам ходу ни вперед, ни назад.
— Рано ты нас пихаешь в царство небесное, — раздался голос комиссарова ординарца.
— Свят, свят, свят, — начал креститься священник. — Положитесь на слугу божьего, он вас выведет из этого ада. Чего таить правду. Кое-кто из нашего брата грядет в царство Христово по колени в крови, а я, слава всевышнему, не из тех…
Группа всадников, во главе с Боровым, сопровождаемая священником, тронулась с места. Чуя опасность, зафыркали кони. Густой мрак, угрожая неожиданностями, вместе с тем как бы служил щитом для всадников, попавших во вражеский стан.
Прихрамывая, чуть отстала лошадь Булата. Он ласково подбадривал ее:
— Ну, подтянись, Рыженький, подтянись, дружок! Не очень-то сладок белоказачий овес.
Боровой, поравнявшись с Алексеем и указывая на проводника, продекламировал вполголоса:
— «В белом венчике из роз — впереди Исус Христос…» Не помнишь, откуда это, Леша?
— Оттуда, где говорится: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем…»
10
В то время, когда группа Борового столь неожиданно попала в логово деникинцев, Ракита-Ракитянский и Дындик, усталые от дневной суеты, несмотря на поздний час, оставались еще в своей канцелярии.