Чмель кончал сказку:
— Пошел Котигорошек домой. Шел он недолго. Смотрит — под деревом сидит раскрасавица и горьким рыданьем рыдает. Поодаль лежат Вернигора и Долгоус. Погрызли друг друга насмерть. Ясно — через ту самую красотку. Взял ее Горошек и пошел с ней домой. Дома стали они жить, поживать, хлеб жать, детей умножать…
Крякнул, облокотившись на винтовку, немолодой уже патрульный:
— Ох вы, рассказчики! Хоть бы на ночь смущение на баб не сеяли…
— Тебе не любо, катись далее, — набросились на патрульного слушатели. — Ишь навис над нами, как груздь. Тоже мечтает о бабах. Верно, уж и на семена негож. Катись дальше, твой обход не здесь, тут мы сами себя обережем.
Патрульный, сердито сплюнув, закинул винтовку за плечо и пошел от костра.
У Чмеля, своими сказками отвлекавшего бойцов от дум о завтрашнем дне, сильно заныло под ложечкой, как только он вспомнил о предстоящей встрече с белоказаками. Круто переменив тему, он стал шепотом внушать своим слушателям:
— Главное, хлопцы, кавалерию привечайте залпом. Она этого самого не терпит. Потом я вам скажу вот што. Прислухайтесь до тех, кто в бою будет шуметь: «Кавалерия справа, кавалерия с тыла». Это самый опасный народ. А почему — тоже скажу. Попал я это под Гришиной в плен к кадетам. Спрашивают: «Нобилизованный?» — «Ну, нобилизованный», — отвечаю. Тогда они мне такое и говорят: «Пустим тебя до краснопузых вот с этим билетом. Схорони его подальше. А как начнется бой, кричи: «Кавалерия обходит!» — для паники, значит. Отпустили меня кадюки с богом. Я и пошел к своим, а билет пустил по надобности.
— А шо то за билетик? — спросил Твердохлеб.
— По тому билетику обещали после ихней победы дать по три десятины земли. За старание, значит.
— Ну и гады, — возмутился Слива. — И придумала же контра!
— Давайте я вам лучше про батрака, — предложил Гайцев. — Еще до военной службы, в своей деревне, слышал…
— Ну что ж, давай, — согласились товарищи.
— Жил в одном селе богатый-богатый помещик. Лютый он был до работников человек…
Красноармеец-кашевар, подцепив острием штыка, бросил на пулеметный щит, заменявший стол, жирные тушки трех сваренных куриц. Запахло вкусным полевым супом.
Бойцы стали придвигаться ближе к костру.
Кашевар, бережно посолив порции из заветного, висевшего на его поясе мешочка, подал долгожданную команду: трижды ударил деревянной ложкой по пулеметному щиту.
Дружно потянулись руки к еде. Чмель, подхватив спинку курицы с жирным курдючком, потряс перед глазами Фрола:
— На море-океане, на острове Буяне стоит бык печеный, в заду чеснок толченый, с одного боку режь, а с другого макай да ешь. — Отправляя в рот жирный курдючок, добавил: — Со страхом божим и верою приступите.
Фрол Кашкин, завладев куриной грудкой, начал отдирать от нее слои белого мяса:
— Хоть гложи, хоть лижи, хоть на завтра положи.
Красноармейцы ели сосредоточенно. Несколько минут все молчали, слышен был лишь хруст старательно обгладываемых косточек.
— Небось завтра-послезавтра жарко придется, — вытирая рукавом губы, прервал тишину насытившийся Чмель.
— Смотря куда попадем, — отозвался Фрол. — На казаков или на офицерские полки. Шашка-то остра, да у казака шея толста.
— Зараз она и у него потонела. Малость поубавилась его прыть, — отозвался Гайцев.
— Нам, товарищи, завтра испытание перед всей дивизией, — сказал Алексей. — Сами знаете, как смотрела пехота на наш дивизион.
— Не страшен нам испытательный бой, раз нас повернули на правильную линию, — ответил за всех Гайцев.
— Ледащего черт не возьмет, радивому бог подмогнет, — расхрабрился Чмель.
— Да к тому же сколько теперь партийных с нами и всякого нового пополнения дали, — продолжал Гайцев, — взять хоть бы вас, товарища Твердохлеба, Сливу. Да и товарищ Ромашка хоть не нашей партии, из офицеров, но будто правильный он командир и без никоторых данных. Не бьет, зря людей не обижает, и женщин при ем никаких не водится. Не то что Каракута. У него их было как у турецкого султана…
— Ну посмотрим. А сейчас, ребята, спать, — остановил глуховатого Гайцева Булат. — И ночь вот-вот кончится. Ваше где место?
Послышались веселые голоса:
— Где попало, там поспим. Что мы, генералы какие-нибудь?
— У солдата под каждым кустом хата!
— Солдат что муха — где щель, там и постель. Где стал, там и стан!
На другом конце деревушки расположился штабной эскадрон. Наконец-то, к великой радости Дындика, томившегося в Казачке без настоящей работы, его часть перебрасывалась поближе к фронту. Он понимал, что обеспечить бесперебойную службу летучей почты — это тоже необходимо, но моряк, с 1917 года втянутый в острую борьбу, рвался к настоящему делу.