Арьергард на узких улицах Казачка стал на короткий привал. Одолеваемые сном бойцы, спешившись, ложились прямо на мокрую землю. Кони в поисках корма, волоча за собой спящих кавалеристов, грызли пересохшие колья плетней, щипали придорожный бурьян.
В таком положении, когда противник не дает передохнуть, что может быть дороже сна!
Оберегая отдых и безопасность людей, Булат с политработниками проверял посты и сторожевые заставы. За высотами, прямо на юге, затрещал пулемет. Твердохлеб остановил коня.
— Лезет и лезет чертов кадет, — зло выругался он.
Подняв воротники обтрепанных шинелей, в помятых, грязных фуражках бродили кавалеристы по улицам села. Доставали из переметных сум мятый, бесформенный хлеб, чтобы до команды о выступлении наспех перекусить.
В том же Казачке, который гражданская война отметила маршрутами походных колонн, стоянками штабов, муравейниками громоздких обозов, кровавыми схватками, на одной из улиц, занятой штабом дивизии, остановилась тачанка, груженная чемоданами и прочим походным добром.
— Я не пойму Аркадия! — капризно зашептала Грета Ивановна, обращаясь к своему собеседнику на французском языке.
— Вошел в роль, — ответил Ракита-Ракитянский. — Шутка сказать, мозг стрелковой дивизии. Учтите, это не царское соединение в четыре полка. Они создали, э, дивизии девятиполкового состава с дюжиной артиллерийских батарей. Это корпус. Немецкий, э, шаблон!
— В главной ставке, в Серпухове, засели немецкие генералы, они и крутят как хотят, — авторитетно заявила Парусова.
— Чепуха. Не верьте. Это агитация. Есть русские хуже немцев. Клембовский, Зайончковский, Каменев, Лебедев, Станкевич. Цвет царского генералитета. Не мы, мобилизованная силой мошкара. Это башковитая элита, сама, без принуждения сложившая свои шпаги к стопам, э, Ленина… Счастье большевиков, что деникинской кавалерией, э, командуют солдафоны — Шкуро, Мамонтов, Улагай, Юзефович. Такие блестящие кавалеристы, как Цуриков, Клюев, Баторский, братья Гатовские, хоть и не возглавляют большевистскую кавалерию, но являются, э, ее добросовестными советчиками. Боги! На них молилась офицерская молодежь, — продолжал Ракитянский.
— Но Аркадий, как же мой Аркадий? Человек, которому я, как вы знаете, отдала свое сердце еще при жизни покойного фон Штольца!
— У Аркадия Николаевича заиграла, э, военная кровь.
— Как же с этим случаем? С конницей что вышло? Оконфузился мой муженек. Какой-то Боровой оказался дальновиднее его?
— Па-слушайте… Опыт, э, злополучной окопной войны внушил нам, природным кавалеристам, что нет уж ни «царицы», ни «красы», а есть лишь обуза полей. А генерал Деникин вновь возродил конницу. Аркадий Николаевич солдат, не генштабист — вот и вышел конфуз. Белый лагерь учел обстановку и сделал нужные выводы. Сейчас подумали о кавалерии и большевики. Слыхали о новом боевом кличе — «Пролетарий, на коня!»? При всем моем отношении к этим охлократам я верю: они своего добьются. Они умнее наших. Во сто крат умнее! Десятки партий боролись за душу народа, а обуздать чернь удалось только им. И не только обуздать, но и повести за собой. У них есть, э, магические слова, не то что у нас. Помните, чем мы хотели привязать к себе солдата? Так называемой архинудной словесностью. «Кто унутренний враг? — спрашивал унтер-офицер и сам же отвечал: — Евреи, поляки, студенты, сицилисты». Обработку солдатской души мы отдали на откуп тем же нижним чинам. Настоящим хозяином эскадрона был вахмистр. Мы, офицеры, знали по отношению к серой кобылке лишь одно — в морду за непослушание и на чай как поощрение. В то время когда мы пьянствовали и дебоширили, большевики, как злостный микроб, проникали в толщу армии и завладели сердцем солдат. После всего этого, хотя я и не любил латыни, как не вспомнить поговорку «Vae victis» — горе побежденным!
— Только об одном я вас прошу, Глеб Андреевич, не считайте себя побежденным. Рановато. Как видите, из Валуйской операции красных получился пшик. Им хотелось заполучить Харьков, а отступают они к Касторной. Известно ли вам, Глеб Андреевич, что генерал Мамонтов с десятитысячным казачьим корпусом находится в тылу красных, освободил Тамбов, подходит к Козлову, а оттуда прямая дорога на Москву, — захлебываясь от радости, твердила свое Грета Ивановна.
— Ну? — поразился бывший гусар.
— А вы что думали? Так что повторяю — рано еще считать себя побежденными. Главное, чтоб в нужный момент мы были на месте. Слыхать, коммунисты рвут партбилеты. Может, и этот, циммерманское их благомефодие, Дындик, свой порвет?