— Носи, Лева! У меня шкура дубленая, потерплю, а тебе без этой штуки никак невозможно!
Много оказалось счастливцев среди кавалеристов Донецкого полка, но, как это бывает, не обошлось и без обид.
После раздачи обмундирования всадники, выполняя команду нового комполка Парусова, тронулись в путь. И когда Алексей проезжал вдоль колонны первого эскадрона, его бойцы затянули свою старую песенку, с особым смыслом оттеняя слова:
И заканчивали ее с ехидством:
Дындик, догнав комиссара, спросил его вполголоса:
— Алексей, тебя обошли? Шинели не дали?
— Петя, я возьму шинель тогда, когда одену всех кавалеристов.
— Это ты зря! За тебя, ручаюсь, никто и слова не сказал бы.
— Может, — пожал плечами Булат. — А вот ты слыхал анекдот про Бадридзе?
— Что-то не слышал.
— Так вот, — продолжал Алексей, — привезли в дивизию кожаное обмундирование. Бадридзе пишет докладную записку на имя начальника снабжения дивизии с просьбой выдать ему комплект.
— Значит, себе же писал? — спросил моряк.
— А кому же? Составил документ и тут же наложил резолюцию: «Бэссовестный ты, Бадрыдзэ. У тебя еще хорошие штаны. Куртку, ладно, получай, а бруки пригодятся другому товарищу». И подписал: «Начснаба дывызии Бадрыдзэ».
— Ну и Бодристый! Вот это человек! — восхищался Дындик справедливостью снабженца.
23
После многодневных переходов и жестоких боев с наседавшими белогвардейцами далеко позади остались и Казачок и Старый Оскол. Удары накоротке, вроде того, что новая Симбирская бригада, получая боевое крещение, нанесла белым под Тартаком, лишь до некоторой степени сдерживали натиск врага. Белые захватили Мармыжи на линии Курск — Воронеж.
Новый Донецкий полк получил задачу стать между Касторной и левым флангом дивизии, штаб которой расположился в селе Лачиново.
Эскадроны двинулись друг за другом в порядке номеров. Булат поочередно следовал со всеми подразделениями, беседуя с командирами, политработниками, красноармейцами. Он знакомился с частью, с людьми.
Алексей поравнялся с Ромашкой. Командир, что-то прошептав, достал портсигар, взял папиросу, помял ее в руках и положил обратно. Пересчитал большим пальцем руки остальные пальцы. Наконец, нервно выхватив из портсигара папиросу, закурил.
За первым эскадроном Ромашки шел второй Ракиты-Ракитянского. Это подразделение сформировали в Казани из бывалых людей, — драгун старой армии. Раките-Ракитянскому нетрудно было установить дисциплину в подразделении, которое состояло из солдат, привыкших к порядку и подчинению. Бывший штаб-ротмистр ладил со всеми людьми, стараясь подделаться к ним грубыми солдатскими шутками. За его круглую грудь, выправку и быструю походку бойцы, услышав это прозвище от Чмеля, звали его за глаза Индюком.
— Ну что, товарищи, побьем беляков? — спрашивал новых людей Булат.
Кавалеристы немногословно, как привыкшие к военным порядкам люди, отвечали:
— Поведут командиры — побьем, а не поведут — то и не побьем. Мы порядки знаем. Не партизаны какие-нибудь.
Ракита-Ракитянский, глазом знатока измерив вороного скакуна, ходившего под Алексеем, взял под козырек.
— А у вас, товарищ политический комиссар, и лошадка благородных кровей. Один экстерьер чего стоит! Чистокровный араб! Чуть что не так, враз выбросит из седла…
В глубине глаз Индюка таилась не то насмешка, не то сдерживаемое сознание своего превосходства. Алексей подумал: «А что, если ему напомнить сейчас историю со «Стенвеем»? Тогда, пожалуй, и он, бывший гусар, крепкий наездник, не удержится в седле».
— Ездили мы и на маштачках и на клячах, товарищ Ракита-Ракитянский, и не падали на землю, — ответил политком непринужденно. — Авось усидим и на аристократическом алицинском скакуне…
Командир эскадрона, поняв намек, поспешил переменить тему.
— А может, послушаете моих драгун, товарищ политком? — Не получив ответа, он скомандовал: — А ну, ребята, песню!
Запевала начал:
Кони зашагали бодрей. А Ракита-Ракитянский, мурлыча под нос, самодовольно ухмылялся. Взяв снова под козырек, спросил Алексея:
— А правда, хорошо поют мои конники, товарищ политический комиссар? У меня ребята крепкие, дисциплину, э, знают!
Алексей, ничего не ответив, двинулся в хвост колонны.