После ночного боя с офицерским десантом противника Донецкий полк все еще прикрывал фланг дивизии. Вместе с ее частями, отбивавшими удары беляков, перемахнув через железнодорожную линию Курск — Воронеж, расположился на отдых в небольшой деревушке.
Хотя в ночном деле под Мармыжами все люди работали безупречно, Булат понимал, что в интересах боеспособности полка нельзя оставить безнаказанными виновников кем-то подогретой анархии.
Самых шумных горлопанов, бывших каракутовцев обезоружили и поместили в одной из деревенских клунь, вход в которую охранялся бойцами Гайцева. В полдень Ромашка доложил Булату, что его люди, молча и угрюмо пообедав, потребовали, чтобы комиссар полка пришел к ним в эскадрон. Алексей явился.
Бойцы молча расступились, дав ему дорогу к центру круга.
— В чем дело, товарищи?
Масса молчала. Подбадриваемый одиночными голосами, вышел на середину молодой взводный Колесов, ранее ничем не выделявшийся, кандидат партии, присланный из штаба армии вместе с Парусовым, Ромашкой и Ракитой-Ракитянским.
— Как же так, товарищ комиссар? Бойцов, защитников рабочих и крестьян, наших товарищей, разоружаете? В эскадроне и так мало сабель. Кто же будет бить Деникина? Я тоже партиец и не понимаю, что кругом делается.
— Ты чего болтаешь? — презрительно посмотрел на говорившего Твердохлеб.
— Да, да, неправильно, — поддерживая Колесова, зашумели кавалеристы.
— Требуем отмены приказа.
— Так нас всех к чертовой матери разоружат.
— Это контра действует, не иначе!
— Вчера явился бог знает откуда, а сегодня распоряжается…
— Я думал, что вы решили покаяться. — Алексей, едва сдерживая накипавшее негодование, с укором посмотрел на людей. — Так вот зачем вы звали политкома!
Вдруг, расталкивая кавалеристов, влетел в круг Дындик.
— Что за скулеж? — крикнул он. — Опять буза! А ну кто тут обратно бузотерит?
Крикуны, услыхав голос разъяренного моряка, присмирели и молча стали расходиться.
Пузырь, поправив на груди портупею, подступил к Дындику:
— Ладно вышло, что посылали меня за ординарца до штаба дивизии, а то пошло б — Пузырь мутит!
События обсуждались на полковом партсобрании. Булат отчитывал Колесова:
— В течение часа эскадрон был во власти анархии. Коммунистов затерли. Можно было подумать — вернулся Каракута. Вы, товарищ Колесов, кройте меня на партийном собрании, если я неправ, но в полку, на службе, мое слово — закон. Пусть коммунисты решат, достойны ли вы партбилета. Дайте его пока мне.
— Так это ты воспаляешь бражку-анархию? — накинулся на Колесова Дындик.
Из клуни, где содержались обезоруженные кавалеристы, принесли заявление. Алексей читал его тут же на партийном собрании:
— «Это правильно, мы подняли шумок на хуторе, а определял нас на это старшина, который из вахмистров, — дружок Ракиты-Ракитянского».
Дындик, покидая помещение, шепнул комиссару:
— Не беспокойся, захвачу с собой надежных ребят.
В текущих делах стоял вопрос о поведении Колесова. Прибежал Дындик. Сообщил: Ракита-Ракитянский, вахмистр и с ними Колесов, незаметно скрывшийся с собрания, удрали. На квартире бывшего гусара нашли записку:
«Ищи ветра в поле. Разбегайтесь все, пока не поздно. Сообщаем маршрут — Единая неделимая Россия, корпус его высокопревосходительства генерал-лейтенанта Мамонтова. Довольно подчиняться красному попу от лака и политуры безусому Булату и их благомефодию Петьке-матросу.
На улице перед школой, где проводился экстренный митинг, шумели возбужденные кавалеристы:
— Индюк не орел, а, гляди, упорхнул…
— Стерва, не попался он мне, царский прихвостень!
— Лучших коней угнали, подлецы!
— Сто керенок остался мне должен вахмистр. Увез, толстолапый. Шкура!
Из первого эскадрона отделилась группа кавалеристов. Подступив к президиуму, бойцы сняли фуражки.
— Отцом, жизней, дитем, матерью присягаемся наперед слушать приказов, как мы поняли, кто на чью пользу провокацию среди нас развивал.
Затем говорили люди из второго эскадрона.
— От имени бывших регулярных драгун и партизан-кавалеристов — теперешних красных армейцев обращаемся со словами просьбы к партийной ячейке и комиссару нашему товарищу Булату. Просим от лица всех дать нам командира партийного, чтобы он был куда мы, туда и он с нами. Просим мы еще на комиссара к нам товарища Твердохлеба. Шибко его бойцы хвалят.