Слышу слова одной из ранних санитарок, когда они уже бушуют, как обычно, наслаждаясь отчаянием нашего пробуждения, и голос ее полон зависти к той, что собирается после дежурства отбыть в свои пенаты: «Хорошая больная, хлопот никаких, и еще лишние деньги идут. Везет тебе, я бы тоже так хотела!» — «А ты, дорогая, лучше за мужем присматривай, если он ночью очень уж спокойный», — отрезает подружка, и общий хохот побеждает солидарность здоровья и силы, потом ночная дежурная шествует к двери, даже не взглянув на вверенное ее попечению ложе. Конец, дальше не ее дело.
Значит, для сестер здесь тоже есть везенье, вот такое изнурительное бдение на стульчике. Варианты восприятия жизни, какому же из них мы должны отдавать предпочтение? Какой мудрец скажет, от каких определителей зависит степень значимости?
А я сегодня ухожу отсюда. Мне приносят сумку, я швыряю в цветную мою подругу всяких скитаний все добро, принесенное сюда, которое должно было уберечь меня от чего-то, но от чего?
А соседки из обоих рядов, все, кто может смотреть, вновь взглядом ассистируют мне, а на что же еще смотреть, ведь только в моем углу что-то и происходит? Я чувствую эти взгляды на себе, на руках, на моей неуклюжей спешке, может быть, и сейчас они ко мне благожелательны, а может быть, ненавидят за каждое движение, которым я от них отделяюсь? Что в них сильнее? Не хочу я этого знать, ведь я же их запомню, не откажусь от этих дней, так что сейчас отпускаю им все их нехорошие мысли, сейчас я страшно милосердна — и мне даже немного стыдно, что это так легко дается. Поэтому я ворчу на все мое тряпье, демонстрируя этим, что вот и у меня свои неприятности с отбытием, но эти совы после долгих ночей, после долгих недель выучки набрались ума и теперь объясняют мне, что это такое. «Лотерея, матушка, раз так, другой — так. Раз человек готовится к долгому лежанию, тогда быстро выходит. Не с одной так было. Но вы это рекордно провернули. В четыре дня — и извольте домой! Это все из-за вещей, которые натащили. С самого начала хорошая примета!»
И так я стала еще одним доказательством действия сверхъестественных сил.
Но во всем этом все время доминирует чувство, что фильм крутится с конца. Сумка упакована. Ширма, мытье, сделать лицо, уже городское, для посторонних, для чужих, потому что здешние уже не чужие. И все еще на рассвете, и час почти тот же самый, здешний, как в тот день, слишком рано начатый.
В десять встреча с доктором М. Снова в том же, как тогда, кабинете. И сейчас я тоже обнажаюсь, и сейчас его пальцы, как инструмент, на той же груди, уже отмеченной красным шрамом.
Но вот перебой в обратном ходе фильма: сегодня мне произносят не уклончивые слова, а удостоверяют то, что было, хотя ведь ничего и не было.
Я написала: «Сегодня я что-то говорю для пущей красоты, чтобы изящно заключить финал. Потом прощаемся, коротко, даже руки друг другу не подаем; здесь это не принято. А впрочем, что я действительно могу сказать этому о ч е в и д ц у, который знает больше? Слова даже неудобны, я чувствую их беспомощность в вежливых формулах, когда убегаю взглядом в сторону. Снова адъюнкт в палате, хотя вечером, после последних известий, он еще проходил по коридору. Сегодня он возле той, у окна, за журавлем из стекла, резины и железа, которая даже не знает, что я тут была и что меня не будет.
Уже берут мою сумку, чтобы отнести к лифту, и сейчас я отсюда уйду, так что прощаюсь со всеми сразу, и с адъюнктом при случае — и как-то все отдает фальшью. Это тягостно, и я клянусь этим женщинам, с которыми свело короткое знакомство, что загляну в их отделение, когда приду снимать швы. Они в это не верят, это мудрые птицы, горем выученные, хотя и кивают в знак согласия; они усвоили здесь закон отбора того, что запоминается; но я-то знаю, что сдержу слово!»
Так я записала тогда, ожидая вызова.
А потом спускаюсь, как и поднялась, внизу раздеваюсь и одеваюсь, снова та же самая женщина, точно из библии, добрая, милосердная, и сегодня многословная, но сегодня победоносная, поэтому менее мне нужная. Вещи на хранении: почти не мои, потому что не больничные. Вот хоть бы те же чулки, а ведь я сама свернула их тогда в клубок по старой привычке. Что я думала, вешая на плечики свитер, юбку и куртку, чтобы отдать это в чужие руки на пустой, бессрочный срок? Тогда я была в ином мире. Как много есть миров, которые мы должны познать, не оставляя этого? Теперь я не очень знаю, что чувствую; это тогда я чувствовала облегчение, что вскоре прозвучит приговор.