— Вы танцуете?
Я не увидела его лица.
— Очень плохо танцую. Сразу предупреждаю.
Мы вошли в тесный от танцующих пар круг. В четвертом классе под патефон моя подруга Женя Никитина научила меня танцевать вальс. Потом в войну в нашей женской школе я «водила» на школьных вечерах своих подруг в фокстротах и танго. Парень, с которым я впервые танцевала, который «водил» меня, был летчиком-лейтенантом, голубоглазым, с ямкой в подбородке. Танец назывался «вальс-бостон». Я познакомила летчика с Дарьей, она меня — со своим некрасивым курсантом. Вчетвером мы отчалили с площадки, пошли гулять по парку. Дарья шепнула мне: «Не проговорись, что я фронтовичка». Это удивило. Летчик был сам фронтовиком, с орденом Отечественной войны. Наверное, Дарья что-то перепутала, правильней было бы опасаться намека, что у нее ребенок.
Курсант уныло вышагивал рядом с Дарьей, летчик беспрерывно говорил. Когда я пробовала вставить слово, он был недоволен: «Сами знаем, что сахар белый». У него еще была одна любимая присказка: «Расти большой, не будь лапшой». Он адресовал ее курсанту и сам хохотал, захлебываясь, так ему было смешно, что длинному курсанту надо еще расти. Вскоре летчик выговорился, потерял к нам интерес и вернулся на танцевальную площадку. А курсант заговорил.
— Далеко живем? — спросил он у Дарьи.
— Отсюда не видать, — ответила та.
— С мамашей или одна?
— Одна.
— Тогда пошли, — сказал курсант и стал смотреть на меня. Я стала третьей лишней.
— Куда это пошли? — спросила Дарья.
— К тебе, — курсант был человеком дела, не чета лейтенанту со своим «сахаром» и «лапшой».
— А что ты у меня забыл?
Курсант потупился, всем видом своим показал, что этот Дарьин вопрос смутил его. Но преодолел себя, обратился ко мне:
— Можно вас на минуточку?
Когда мы отошли, он сказал:
— Мы можем вас вдвоем проводить до дома. Вы меня понимаете?
Я все понимала. Пышная Дарья в своем заграничном платье понравилась курсанту, и он захотел к ней туда, где она жила одна.
— Провожайте, — ответила я.
Провожать меня было некуда, мы стояли недалеко от дыры в ограде, но Дарья сама затеяла эту игру, сказала зачем-то, что живет одна.
Когда мы подошли к Дарье, курсант взял ее под руку. Дарья замерла.
— Э! Убери руку.
Курсант послушался.
— Увольнение у тебя до утра? — спросила Дарья.
— До двенадцати.
Я глядела на Дарью, это была не она, а другая, наглая и бесстыжая женщина.
— До двенадцати! Да я к утру только раскочегариваюсь.
Курсант хихикнул.
— Ну, а шнапс у тебя есть?
Курсант развел руки в стороны.
— А по морде когда-нибудь получал? — Дарья развернулась и своей лапой собралась дать ему по голове. Курсант отскочил.
Дарья по-деревенски, с криком пошла на него:
— Ах ты кобелиное отродье! К бабе захотел! На дурничку! Чтоб она тебя поила, спать с собой положила минут на тридцать. Морду б тебе сбить в кровь за такое…
— Ну ты, ну ты… — курсант попятился.
Дарья схватила его за рукав.
— Патрулю сдам, к такой-то матери. Тут каждых полчаса патрули.
Курсант перепугался, тряхнул головой и побежал по дорожке. Дарья не сразу остыла, стояла, выкрикивая ругательства, потом увидела меня и стихла. Я думала, она заплачет, но она махнула рукой, словно что-то от себя отогнала, и тут же пошла к скамейке, с размаху села, влепилась в краску. Я даже ойкнуть не успела, схватила ее за руки, вытянула, но спина и подол сзади уже были в голубых разводах.
Через два дома от нас жил шофер дядя Толя, у него наверняка был бензин, я уговаривала Дарью пойти к нему, спасти платье, но она не пошла.
— Человек спит уже. Как у тебя все просто: пошел, разбудил, дайте что мне надо.
Больше мы в парк не ходили. Дарья пошла на курсы учиться на мотористку катка, который укатывает асфальт, я поехала в Москву поступать в университет.
Время развело нас. На каникулы я не каждое лето приезжала домой. То практика, то работала вожатой в лагере. Когда приезжала, не всякий раз виделась с Дарьей. Адрес у нее поменялся, она получила квартиру. Мать не могла простить ей этого.