Он многое успел «на новенького». Пока принимали в расчет каждое его слово, успел вывести из цеха участок намотки трансформаторов, добился реконструкции первого участка. Реконструкцией это только называлось, а на самом деле там был установлен новый тележечный конвейер. Валерий Петрович тут же разогнался строить еще один, самого последнего образца, со встроенными столами для монтажников, саморегулирующийся. Этот конвейер должен был начинать движение, когда каждый из рабочих нажмет кнопку сигнала — мол, закончил свою операцию. Новый конвейер имел научное название «пульсирующий», был уже составлен план-график работ по монтажу, но строительство приостановили: сборочный цех, в который пришел Валерий Петрович, не был ведущим на заводе, да и не единственным сборочным. Реконструкция во всех цехах шла полным ходом, резервных площадей, как правило, не хватало, так что планы Валерия Петровича не оказались в центре заводских хлопот. Только через несколько лет, когда резко подскочили заказы на блоки питания для цветных телевизоров, руководство завода подписало план-график реконструкции цеха, и строительство нового конвейера началось.
Поставив свой «Москвич» в рядок разноцветных машин у заводоуправления, Валерий Петрович, сдерживая шаг, направился к проходной. Не будь в эти минуты людской волны, он бы побежал — так велико было нетерпение оказаться в цехе, увидеть, почувствовать, ноздрями втянуть запах нового конвейера.
Художникам природа выдает необыкновенное зрение: они в одном цвете могут увидеть огромное количество оттенков; у тех, кто создает одеколон и духи, наверняка особое обоняние. Нос Никитина был уникальным по части машин: он различал их запахи. Валерий Петрович сам перед собой стеснялся этой способности, но что делать, если пресс-автомат на линии штамповки, за которым он сидел два года, пах новыми ботинками, а ЭВМ «Минск-32», рассчитывающая координаты для пробивки отверстий, издавала запах кофе. Конвейер Соловьевой, любимый когда-то, к которому он охладел, мечтая о новом, благоухал изысканно, как симфонический оркестр перед концертом. Когда по рекомендациям отдела научной организации труда после обеда включал музыку Чайковского, Валерий Петрович прикрывал глаза, и ему казалось, что это струится музыкой сам конвейер. Татьяна Сергеевна в одну из таких минут чуть не разоблачила его:
— Вы так внимательно слушаете музыку, что даже нос у вас слушает. — И тут же, не догадываясь о том, что раскрывает ему связь тележечного конвейера с симфоническим оркестром, спросила: — Вам не кажется, что вытяжка халтурит? Даже в конце цеха чувствуется запах канифоли.
Новый конвейер, когда и запах краски на встроенных столах монтажников улетучится, сохранит для Валерия Петровича запах новой квартиры. Замечательной, просторной новой квартиры, в которую еще не внесли мебель, но уже обдумано, где что будет стоять, хозяину уже выделен кабинет, священный и неприкосновенный для других членов семьи. Валерий Петрович жил с женой и сыном в маленькой квартирке из двух смежных комнат, просторная квартира маячила впереди несбыточным чудом, и запахи ее без труда вобрал в себя новый конвейер. Никитин ревниво поглядывал на технолога Багдасаряна, который был назначен ответственным за «объект», страдал, когда к Багдасаряну в первую очередь обращались представители проектной организации, напоминал Вигену Возгеновичу, что тот временный начальник и не должен забывать, кто здесь в цехе по-настоящему ответствен за конвейер. Багдасарян, разгуливающий по цеху в голубом костюме, мучил его каждый день одним и тем же вопросом:
— Какая же это реконструкция? Это же совершенно новый объект! Валерий Петрович, вы должны в этот вопрос внести ясность.
Ясность была. Технолог нарочно, чтобы вывести из равновесия начальника цеха, напускал тумана. Новое строительство — будь это возведение дома или конвейера — всегда одни голые затраты: особый проект, особая смета, изволь подать производственные площади и все, что положено для нового строительства. А тут — реконструкция. Разобрали, разнесли по частям старенькую кустарную линию, и на ровном пустом месте началась «реконструкция». И никому она, пока шла, поблажки не давала. Никто не пикнул, что план старенькой линии пораскидали по частям на другие, что треть площади из-за всяких механизмов для нового конвейера, по существу, была вычеркнута из жизненного пространства цеха. И только Багдасарян щурил свои круглые глаза и мучил начальника цеха:
— Какая же это реконструкция?