Я брезгливо поворошил бумаги, ища начало. "Колонка Редактора".
Ну что ж, творения босса интереснее произведений бывшего советского офицера Корякова, где антикоммунизм смешан с любовью к гастрономии, и уж без сомнения логичнее написанных в припадке белой горячки статей алкоголика Привалишина об изобразительном искусстве. Господин Привалишин - грузный здоровенный старик-clochard*, вечно дрожащий с похмелья, сизелицый и вонючий - часто вторгался в редакцию, чтобы вытащить из кого-нибудь пятерку или доллар на опохмелку. Он наш специальный art-корреспондент. Как-то зимой я встретил специального корреспондента на Бродвее в туфлях на босу ногу. У Привалишина оригинальный стиль. Описывая выстав-ку какой-нибудь бывшей советской бездарности, Привалишин имеет обыкновение залихватски сравнить художника с неизвестными истории искусств личностями, чаще всего у них немецкие фамилии. "Работы господина ...овского напомнили мне, в частности, картины таких выдающихся мастеров живописи как Отто Штукельмайэр и Артюр Финкль..." Иди, знай, кто такие Артюр и Отто. Может, это с ними напился вчера Привалишин.
* Нищий, босяк(фр.).
Я углубился в "Колонку Редактора". Моисей мог бы свободно сде-латься в свое время американским журналистом. Сейчас, когда ему под семьдесят, уже поздно, конечно. Он мыслит ясно и ясно излагает мысли. Почему он предпочел стать владельцем эмигрантской газеты? Не хватило силы воли? Не хватило амбиций? Газета, правда, приносит ему хорошие деньги. Тираж четырехстраничной малютки (как две капли воды похожей на "Правду" - от формата до шрифтов) - 35 тысяч. Очень неплохой тираж даже для американской газеты. В киосках Нью-Йорка newspapermen называют нашу газету "Russian Daily*". "У вас есть сегодняшняя "Russian Daily"?" Моисей побуждает нас спрашивать "Russian Daily" во всех киосках, и, если где-либо нашей Daily не обнаруживается, немедленно сигнализировать ему...
* Русская ежедневная газета (англ.).
Дверь отворилась, и с газетой в руке - затемненные очки - эдаким виноватым, но делающим вид, что он ни при чем джентльме-ном-шпионом проскользнул внутрь Алька. Мой напарник и друг Александр Львовский. Он вплыл в кресло, схватил из моей пачки одну полосу, выдернул из кармана ручку, поправил галстук и только после этого, улыбаясь, прошептал:
- Good morning, Эдуард Владимирович... Моисей уже у себя?
- На ваше счастье, дорогой, босса еще нет. Но Ванштэйн уже зака-тывался. А вы опять поддавали вчера?
- Посетил Кони-Айленд с семьей и друзьями. Всего лишь.
- Надеюсь семья осталась жива после посещения Кони-Айленда?
- Ребенок был в полном восторге. Хохотала как безумная, вися вниз головой. У них там, знаете, есть колесо, которое вдруг оста-навливается на некоторое время, именно в момент, когда вы висите вниз головой. Останавливается лишь на несколько секунд, но вы-то если первый раз крутитесь с колесом, этого не знаете... Крики ужаса, дети, взрослые - все орут, а когда колесо опять трогается, раздается всеобщий дикий смех. Между нами говоря, диковаты американские развлечения...
- Да, особенно если выпить до этого бутылку водки...
- Ну, не бутылку, не преувеличивайте, Эдуард Вениаминович...
- Ага, мистер Львовский, изволили явиться, - Ванштэйн вышел из клетки зам-директора и остановился у корректорского стола, - ско-ро вы будете являться в редакцию только за чеком.
- Хорошо бы являться только за чеком. Господин Ванштэйн, сколько раз я Вас просил, не забывайте, пожалуйста, здороваться со мной, прежде чем вступать в беседу.
- Был бы я на месте Моисея, вы бы у меня поговорили, Львовский...
- Слушайте, господин Ванштэйн, кончайте Вашу демагогию, пожалуйста. Мы, корректоры, когда-нибудь задерживали выпуск газе-ты? Вы бы лучше навели порядок в типографии. Что там у вас твориться, а? Вчера опять потеряли оригинал статьи... Пьете вы там, что-ли?
- Львовский...
Но закончить фразу Ванштэйну не удалось. Вошел наш босс в шляпе и сером макинтоше, в темных очках, настоящий глава синдиката Murder Incorporation*, циничное и брезгливое выражение лица. За ним вошел тип в еврейском, любавичской секты наряде, пейсы из-под шляпы, борода.
* Объединение убийц (англ.).
- Здравствуйте, господа! Соломон Захарович, вы слышали сегод-няшнее радио?
Соломон Захарович, вынув по такому случаю трубку изо рта, раз-вернулся вместе со стулом.
- Нет, Моисей Яковлевич, а что такое?
- Зайдите ко мне в кабинет, я вам объясню, в чем дело. Только дайте мне закончить с этим господином...
Босс, снимая на ходу плащ, прошел к себе в кабинет. Любавич, сту-ча лаковыми башмаками - по стуку похоже было, что подошвы кожа-ные - простучал за ним. На нас, рабов капитала, раб религии даже не взглянул.
- Любите пейсатых, Эдуард Вениаминович? - Львовский хихикнул. И прибавил шепотом:
- Пейсатые и раньше давали ему money, а теперь появляются все
чаще. Хотят наложить лапу на газету и через нее промывать мозги своим сектантством всем новым эмигрантам.
- Ну, пока Моисей жив, хуй он им позволит. Он здесь хозяин Money он да, берет даже у полоумных старушек, отчего не взять, но наебать его всем любавичам вместе во главе с их Главным раввином не под силу. Моисей хитер, как Екклесиаст.
- Эй, горе литераторы! - окликнул нас забытый всеми Ванштэйн.
- Так случилось, что сегодня мой день рождения. Ребята из типографии организуют выпивку и закуску. Сдадим газету, пожалуйста, wellcome вниз...
Алька вскочил и, схватив черную от краски мускулистую ручищу Ванштэйна, насильно сжал ее.
- С днем рождения, господин Ванштэйн! Поздравляю вас. Сколько же Вам годков стукнуло?
- Сколько надо...
- Охотно придем, - сказал я. Купить что-нибудь выпить?
- Алкоголя закупили достаточно, но если хотите нажраться совсем до беспамятства, купите чего-нибудь. Но чтобы завтра утром явились в газету вовремя.
Неодобрительно покачав головой, Ванштэйн ушел.
- Поддадим с пролетариатом, Эдуард Вениаминович? Проскользнул округлым движением, почти не отодвинув дверей, распаренный, словно из бани, Порфирий в белой рубахе, распахнутой на груди. Вы-ложил на стол несколько полос с текстом и заговорил очень быстро, как будто боялся, что вот-вот его лишат права голоса.
- Так вы спускайтесь, ребятки, как только сдадим первую страницу. Лешка ходил к венграм в магазин и накупил капусточки маринованной, селедочки, ветчиночки. Обмоем Женькино рождение.
- Коньяка "Наполеон" сколько бутылок купили? Четыре? Шесть? - Алька подъебнул Порфирия, вспомнив о слабости типографских рабочих к "Наполеону".
Водки наши линотиписты не пьют, брезгуют, видите ли. Линотиписта-наборщика ' русских текстов в Соединенных Штатах днем с огнем не сыскать. Прижимистый Моисей вынужден хорошо. платить линотипистам. Права и то, что русскому линотиписту трудно найти работу по профессии. Посему Моисей и линотиписты занима-ются постоянным взаимным шантажом... В ожидании очередного на-падения Моисея на их жалованье и права элита рабочего класса брез-гует водкой и пьет аристократически в три раза более дорогой фран-цузский коньяк "Наполеон". В ближайшем liqueur-store на углу 55-ой и Бродвея наших рабочих знают и любят. Они уже выпили множество ящиков "Наполеона". Зарплата каждого в Соединенных Штатах - его личный секрет, но я предполагаю, что Порфирий, например, имеет во столько раз больше долларов еженедельно, чем мы с Алькой, во сколь-ко раз "Наполеон" дороже скромной водки...
Рабочий день прошел более или менее ровно. Бывают куда более нервные дни. Водя острием карандаша по тексту детективного романа "Замок царицы Тамары", я вспомнил об оставленной на Лексингтон жене и попытался представить, чем она в данный момент занимается. Если у нее нет сегодня appointment* с фотографами, Елена только что встала, сделала кофе и сидит в кухне, глядя во двор сквозь перепле-тения ржавой пожарной лестницы... Или же... Я вдруг с неудо-вольствием представил себе возможность другого, раннеутреннего сценария: я, - серый костюм, зонт-трость в руке, manilla-envelope** в другой, - закрываю за собой дверь. Елена тотчас вскакивает, голая вы-ходит в living-room, хватает телефон и привычно стучит по кнопкам. "Джон? Так я тебя жду. Он ушел. Нет, он не возвратится раньше семи..."