У них было достаточно времени, поскольку они провели в море шестнадцать дней, а сносная погода установилась лишь за сто миль до Нью-Йорка. «Димбула» приняла лоцмана и, вся покрытая солью и рыжей ржавчиной, вошла в порт. Труба была сверху донизу грязно-серая, две шлюпки снесло, каждая из трех медных вентиляционных отдушин выглядела, как шляпа после драки с полицией, посреди мостика была вмятина, ходовая рубка расщеплена, словно от удара топором. Перечень мелких поломок в машинном отделении был длиной почти что с несущий вал. При попытке открыть передний грузовой люк крышка его застряла в перекладинах трапа, паровой шпиль сильно покорежило на подставке, но тем не менее шкипер сказал, что «ничего страшного».
— А хороша, — сказал он мистеру Бьюкенену. — Шла с полным грузом, как яхта. Помните последний заряд шторма в море? Честное слово, Бьюк, я горд за нее.
— Да, безусловно, — кивнул механик и оглядел разгромленные палубы. — Со стороны может показаться, что мы потерпели кораблекрушение, но мы-то знаем, что это вовсе не так.
И все детали на «Димбуле» были горды донельзя, а фок-мачта и таранная переборка, обладавшие характером напористым и честолюбивым, упрашивали Пар, чтобы он известил порт Нью-Йорк об их прибытии.
— Расскажи про нас этим большим судам, — сказали они, — а то они вроде бы и внимания-то на нас не обращают.
Стояло прекрасное, чистое, спокойное утро; с рейда цепочкой с интервалом в полмили величественно направлялись в открытое море «Мажестик», «Париж», «Турень», «Сербия», «Кайзер Вильгельм II» и «Веркендам». На кораблях играли оркестры, с буксиров кричали и махали платочками. «Димбула» отвернула штурвал, очищая путь большим пароходам, а Пар, который достаточно повидал на своем веку и не упускал лишней возможности покрасоваться, закричал:
— Ого-го-го-го! Работники и герои Больших морей! Сим объявляем всем, что мы, «Димбула», вышли из Ливерпуля и за пятнадцать суток девять часов с тремя тысячами тонн. на борту впервые в жизни пересекли Атлантику. Мы не потонули. Мы прибыли сюда в целости. Мы храбро бились с невиданным штормом. Нам разбило палубы, мы испытали все виды качки, мы думали, нам конец. Но мы все выдержали, пришли в Нью-Йорк через всю Атлантику, через ужаснейшую, небывалую бурю. Мы — «Димбула»!
Великолепная колонна судов шла размеренно, как последовательность времен года. «Мажестик» сказал: «Надо же!», «Париж» проворчал: «Подумаешь!», «Турень» согласилась: «Oui!» и выпустила кокетливый завиток пара. «Сербия» усмехнулась: «Х-хо!», а «Кайзер» и «Веркендам» отозвались «Hoch!», и наступило опять молчание.
— Я сделал все, что серьезно сообщил Пар, — но, похоже, не произвёл на них должного впечатления. А как по-вашему?
— Сущее безобразие, — отозвалась кормовая обшивка. — Неужели не видно, как нам досталось? Нет ни одного корабля, который бы перенес то, что мы.
— Это я поостерегся бы утверждать, — сказал Пар. — С некоторыми из этих кораблей я знаком и приводил их через такие же шторма не за полмесяца, а за шесть дней, причем водоизмещение кое у кого больше десяти тысяч тонн. Один раз, например, «Мажестик» захлестнуло вместе с трубой, и, если мне не изменяет память, «Аризоне» я помогал темной ночью уйти задним ходом от айсберга. Как-то я спасся из машинного отделения «Парижа», потому что в нем было тридцать футов воды. Не спорю, конечно…
Внезапно Пар смолк: под носом «Димбулы» проскочил буксир с группой политиков и духовым оркестром. Они проводили отплывавшего в Европу сенатора и теперь взяли курс на Хобокен. Долгое молчание обволокло «Димбулу» от форштевня до винта. Потом новый мощный голос заговорил как будто спросонья:
— Кажется, я нагородила тут ерунды.
Пар сразу понял, в чем дело. Когда корабль становится кораблем, все разговоры на нем смолкают и голоса сливаются в один голос — голос самого корабля.
— Кто говорит? — весело спросил Пар.
— «Димбула», кто же еще. С момента спуска на воду я ношу это имя. Но как я себя глупо вела!
Буксир, сделавший все, чтобы попасть под пароход, успел вовремя улизнуть. Оркестр на нем бряцал во всю мощь веселую залихватскую мелодию: