Когда Гитлер и Кубичек спустя четыре года снимали вместе комнатушку в пригороде Вены, не было и намека, что его юношеские мечты могут осуществиться. В Венскую Академию художеств ему поступить не удалось. В Архитектурной школе его тоже ждал отказ ввиду недостаточной подготовки. Не делая попыток устроиться на работу, он жил впроголодь на весьма скромные сбережения его умершей матери и на пенсию, которую ему назначили как сироте за услуги, оказанные его покойным отцом Таможенному департаменту.
«Людей, знавших его в это время в Вене, — писал А. Кубичек, — поражало противоречие между его прекрасными манерами, хорошей речью, надменностью, с одной стороны, и полуголодным существованием — с другой. Его считали высокомерным и претенциозным. Но он не был ни тем ни другим. Просто ему претил буржуазный уклад жизни… В самом центре порочного города мой друг окружил себя стеной неколебимых принципов, которые обеспечивали ему внутреннюю свободу, несмотря на все соблазны действительности…»
Он мог рассчитывать только на самого себя, завести друзей был не в силах и день ото дня погружался в горькое одиночество. А когда Кубичек с блеском поступил в местную консерваторию, тоска Гитлера лишь усилилась. Но, несмотря на очень туманные перспективы, он с мрачным упорством заставлял себя заниматься. Дни напролет он просиживал в библиотеке, изучая нордическую и тевтонскую мифологию и фольклор, читал книги по германской истории и философии. Однако в центре его внимания оставалась архитектура, и он выдумывал амбициозные проекты зданий, хотя не было ни малейшего шанса воплотить их в жизнь.
Как-то Гитлер делал наброски музея Хофбург. В этот день он снова оказался в сокровищнице Габсбургов, к которым испытывал глубокое отвращение.
Их идеи равенства всех рас для Адольфа Гитлера, как ярого националиста, были неприемлемы. Разноязыкая толпа в зале вызывала у него омерзение: эти ничтожные людишки заполняли летом музейные залы и таращились на символы разлагающейся и готовой вот-вот рухнуть империи, простирающейся от Рейна до Днестра и от Саксонии до Черногории. И вдруг до него донеслись слова экскурсовода. Указав на наконечник копья, тот сказал: «Существует легенда, согласно которой владелец этого копья, раскрывший его тайну, получит власть над миром для свершения добрых или злых дел».
Гитлер прислушался. Экскурсовод рассказывал, что когда-то этим легендарным Копьем Судьбы римский центурион пронзил распятого Христа. Так принято считать, хотя то ли это самое копье — точно неизвестно. Историю Копья Судьбы можно проследить лишь начиная с Оттона Великого, первого императора Священной Римской империи, а гвоздь, которым наконечник крепится к древку, — один из сотен подобных, хранящихся в музеях по всей Европе, и изготовлен не раньше XIII века.
Экскурсия двинулась дальше, а потрясенный Гитлер сделал несколько шагов, чтобы получше рассмотреть предмет, с которым связана столь странная легенда.
Наконечник копья, почерневший от времени, лежал на красном бархате в открытом кожаном футляре. Длинное тонкое острие переходило в широкое основание с металлическими выступами в форме голубиных крыльев. В середине наконечника виднелся закрепленный проволокой штырь. В нижней части были отчеканены золотистые кресты.
И вот слабый, болезненного вида юноша увидел в этих линиях отражение своего неумения понять мистическое послание древнего талисмана власти, который пытается ему что-то сказать, но при этом утаивает суть.
Гитлеру чудилось, что он сам когда-то, столетия назад, сжимал это копье в руке, что сам затребовал его как талисман безграничной силы и ему принадлежала власть над миром.
Пора было уходить — музей закрывался. Но Адольф Гитлер как завороженный замер перед древним оружием.
ГЛАВА 2
КОПЬЕ СУДЬБЫ
Их можно назвать героями постольку, поскольку они обретают призвание и задаются целями — не благодаря привычному ходу событий, вытекающему из установившегося порядка, но из потаенного источника, из внутреннего разума, до поры скрытого где-то в глубине, однако вырвавшегося наружу и разбивающего в прах свои недавние оковы.