1 ноября 1941 года нашими войсками был оставлен Симферополь.
Москва. Выхино. Квартира В.А. Жукова. Наши дни
Овальная табличка на двери с облупленным номером 169. Прибитый на уровне пояса крючок, дед на него вешал авоськи, когда открывал замки. На этих дверях следовало бы написать: «Ахтунг! Ахтунг! Партизанен!»
Я открыла дверь маминым комплектом ключей.
Фу, ну и вонища, кошатиной прет. Дедов кот умер два года назад, здоровенный был кастрат, Акимыч звал его Котэ Махарадзе, наверно, в честь фронтовой махорки. Уникальный был кот, умел говорить по-человечески, честное слово, не верите? Совершенно отчетливо произносил название государства Мьянма. Шутка юмора - моя, ха-ха... Котэ этот был таким же зловредным, как и его хозяин, и тоже страдал расстройством мочеиспускания, а может нарочно ссал мимо лотка, короче, меня однажды угораздило пылесосом засосать лужу его мочи. Это был крандец! «Филипс» Акимыча начал выдувать жуткую кошачью вонищу. Сколько мама его ни мыла, ничего не помогало, труба навечно засмердела. Дед не захотел тратить деньги на новый пылесос, так что сиделки пользовались старым, озонируя квартиру мочой Котэ Махарадзе. Кот умер, но дух его живет)))) Классно я пошутила, совсем как Петросян!
В зеркале отразилась темно-русая девушка девятнадцати лет, среднего роста, с миловидным лицом, мягким носиком немного картошкой, пухлыми губами и красивыми, серо-голубыми, в темную крапинку глазами. Это я. А вот моя детская фотка заткнута за трельяж. Я тут еще маленькая, в трико и накрашенная, это я художественной гимнастикой занималась, дед пришел посмотреть, как я выступаю на первенстве ДЮСШа, вот он меня обнимает, изверг. Почему изверг? Я в 12 лет сделала себе пирсинг, на квартире у Стаськи, у нее знакомая девочка сама делает пирсинги, вся в колечках и проколах, у нее такие «туннели» - вау! Короче - прихожу такая домой, губа, конечно, распухла, но это норм в первый день после прокола, дед как увидел, поднял кипиш, потащил меня к врачу, заставил выдернуть этот пирс из губы, в общем, растоптал мою хрустальную мечту.
Ну, а когда я подросла и могла уже за себя постоять, у нас начались с ним такие разборки, что мама дорогая! Еле мы съехали от старого маразматика, мать полгода досматривала умирающую бабушку и унаследовала квартирку на Юго-Западе. Это было чудо, что мы вырвались из-под дедова гнета, это не дед, а пиратская копия настоящего деда!
Вон он спит, нос крючком, подбородок факом, рот беззубый провален, в нете видела фотку - копия Акимыч, подпись - Данте Алигьери. Зачем он воплотился моим дедом, этот Данте? Вон его челюсть стоит в стакане на тумбочке. Я ее прятала ему назло. Он так смешно шепелявил, когда бегал и с руганью искал свою челюсть, а это я ему за маму мстила. Дед ее обзывал всякими грязными словами за то, что мама меня без мужа родила, упрекал, что типа «принесла в подоле», «приползла к отцу», «жить-то негде» и тому подобные гадости. Помню, по ночам я к нему прокрадывалась в комнату и стояла, слушала, как он храпит, и шептала: «Умри, умри, умри...»
Он не умирал, он же Кощей Бессмертный! Интересно, что может сниться такому злыдню?
Крым. Октябрь. 1941 г.
В октябре 1941 года леса Крыма были наводнены отступающими красноармейцами.
Партизаны, вооруженные польскими карабинами и японскими «Арисаками», захваченными еще на Халхин-голе, получили приказ вооружаться за счет дезертиров.
Василий Жуков остановил на горном переходе одинокого матроса из отступающих.
Стой, руки вверх!
Почерневший от пыли и солнца моряк устало присел на корточки.
Драпаешь? - как можно грознее спросил Василий.
Отходим...
Куда?
Это, пацанчик, военная тайна.
Для кого это тайна? Все к Севастополю идут.
Матрос облизал край газетного обрывка, свернул самокрутку и прикурил.
А ты чего не идешь? - спросил он.
А кто в тылу будет воевать? Мы врагу здесь покоя давать не будем.
Нуну...
Слушай, сказал Василий, - винтовка у тебя классная.
СВТполуавтомат.
Давай меняться.
Не...
У нас приказ - разоружать дезертиров. Да погоди ты! Тебе в Севастополе автомат
дадут, там оружия навалом, а я тебе хлеба дам буханку. Ну, соглашайся, и банку тушенки, а? Давай махнемся!
Матрос докурил и согласился на обмен.
Василий с восторгом рассматривал полуавтомат, представляя, как буду крошить из него немчуру.
«Немчура», между тем, входила в столицу Крыма. Нескончаемыми колоннами в грохоте моторов и бензиновом чаду двигались танки с крестами на башнях, грузовики с автоматчиками в кузовах, мотоциклисты, велосипедисты. Огромные бельгийские быки тащили тяжелые орудия, в небе густыми стаями пролетали «мессершмитты» и «фокке-вульфы». На улицах раздавалась лающая немецкая речь.