Чувствуя, что заслуги сухопутных частей пытаются умалить, Манштейн с негодованием возразил.
Партизаны? Не говорите мне о них! А вы, вы, герр лейтенат и вся ваша хваленная
база диверсантов, доколе вы будете допускать распространение партизанской заразы? Ваши хваленные ягд-коммандо под страхом расстрела не заставишь войти в леса!
Dies entspricht nicht der Wahrheit! (Это не соответствует истине, господин генерал!)
На побледневшем лице Сукантона четче проступила красная извилина шрама, идущая от виска по щеке к углу рта. - Это ваша пехота пугается в лесах любого шороха. Во время последней операции именно солдаты 11-ой армии открыли паническую стрельбу, убили моего заместителя и ранили трех моих людей!
Давно не подстригавшийся ввиду затяжных боев и посему зачесавший отросшие седые волосы за уши, узколицый, в стальных очках больше похожий на счетовода, Эрих фон Манштейн терял аристократическую сдержанность в одном случае - когда задевали честь его боевых товарищей.
Вы забываетесь, герр лейтенант! - выкатил он гневные глаза и сорвал очки с
вислого носа. - Ist eine Lüge! Вверенные мне войска всегда атакуют и преследуют врага с несравненным наступательным порывом и стойко держатся сейчас, когда при отчаянном контрнаступлении врага обстановка кажется почти безнадежной!
Штауфенберг прервал разгоревшуюся полемику.
Moment, mein general. Мне нужно знать, действительно ли партизаны сражаются
так доблестно, как это только что описал герр лейтенант.
Фон Манштейн резким движением надел очки на нос.
Большинство бандитов, присоединившихся к десантам в Феодосии, Керчи и
Евпатории погибло, в горах остались жалкие единицы, но должен признать, что они ведут боевые действия с чрезвычайным вероломством и жестокостью, не уважая никаких норм международного права. Для защиты своих войск, а также мирного населения нам не остается ничего другого, как поступать с каждым пойманным партизаном по законам военного времени. Я считаю позором, что наши специальные части до сих пор не могут искоренить эту нечисть. Scham und Schande!
Французский аристократ Жирар де Сукантон, пошедший по идейным и расовым соображениям служить Гитлеру, с трудом сдерживался, чтобы не ответить резкостью тупоумному бошу. На впалых щеках его нервно перекатывались желваки.
Начальник штаба по борьбе с партизанами майор Штефанус счел нужным вмешаться в назревающую ссору.
И все же, господин генерал, примирительно сказал он, - вы не станете отрицать,
что партизаны сражаются отчаянно, как загнанные в угол крысы. Представьте себе, господин полковник, - Штефанус повернулся к Штауфенбергу, - в начале захвата Крыма в партизанах насчитывалось около трех с половиной тысяч человек. Большинство из них оказалось профанами и погибли. Но те, кто выжили - о да! - это действительно отборные образцы звериной свирепости. Да что говорить, если в их среде является нормой поедание трупов своих же товарищей. Es Kannibalismus!
Штауфенберг встал. Офицеры поднялись.
Господа, - личный представитель фюрера одернул китель и присутствующие
заметили стальную цепочку, прикованную браслетом к его правому запястью, - я донесу до фюрера трудности борьбы, которую вы ведете здесь с величайшей преданностью и самоотдачей. Желаю успехов в борьбе за дело Великой Германии. Хайль Гитлер!
Хайль! - вскинули руки и щелкнули каблуками офицеры.
Жирар де Сукантон находился уже в дверях, когда его настиг оклик Штауфенберга.
Герр лейтенант, я попрошу вас задержаться.
Эрих фон Манштейн, подошедший лично попрощаться с посланцем Берлина, недовольно покосился на заносчивого французского выскочку. Попросив заверить фюрера в безусловно скором взятии Севастополя, Манштейн вместе с оберштурмфюрером Восточно-тюркского соединения СС «Waffengruppe Krim» Дженгизом Дагджи передал подарки крымскотатарского народа - ткани ручной работы для освободителя татар «Адольфа Эффенди».