После полудня Коплан пошел пешком на бульвар Китченера. Он прошел мимо памятника генералу Гордону, убитому в те времена, когда суданцы еще не оценили преимуществ цивилизации.
Сохранение этого памятника было симптоматичным: несмотря на свой уход, англичане по-прежнему имели в стране определенное влияние. Несколько британских советников оставались прикомандированными к местной администрации.
Такого типа, как Меллован, например, не следовало недооценивать. У него были большие возможности, хотя официального поста он не занимал.
На углу Сидар-стрит Коплан вошел в бар, где надеялся увидеть знакомые лица. И действительно, он наткнулся на Якобсена, который вместе с Киффманом и Пиццолато пил целую серию аперитивов, призванных победить жару.
— Хелло! — приветствовал его скандинав. — В каком вертепе вы обосновались? Меллован бегает из гостиницы в гостиницу, чтобы напомнить, что вы должны ему двести фунтов.
— Пусть побегает, — флегматично ответил Коплан. — Рано или поздно узнает, что я живу в полной тараканов хижине в Северном Хартуме: в отеле «Оксфорд».
Он бесцеремонно сел за стол, занятый троицей, и заказал неразбавленный чинзано.
Киффман и Пиццолато были здешними жителями: первый, импортер, имел деловой офис в «Катан билдинг» и дом на юге города на берегу Голубого Нила. Второй, приехавший из Эфиопии итальянец, занимался хлопком и шелком.
Они любили общаться с иностранцами, бывавшими в городе проездом, и уже видели Коплана в «Гранд-отеле».
— «Оксфорд»? — удивился Киффман, пораженный глубиной падения француза.
— Мне нужно растянуть мои сбережения, чтобы успеть связаться с нужными людьми и сделать себе немного денег.
Якобсен нахмурился:
— Значит, то, что вы вчера говорили Фриделу, было серьезно? Вы на мели?
— Полностью. — Наступило молчание.
— А вы не можете вернуться на родину? — спросил Пиццолато.
Коплан с иронией взглянул на него:
— Вы что ж, думаете, что если бы я мог вернуться во Францию, то потел бы здесь? Почему вы сами не возвращаетесь в Италию, а Киффман в Германию?
Якобсен кашлянул, его друзья посмотрели в другую сторону. Были темы, намекать на которые запрещала элементарная благовоспитанность.
Коплан выпил свой ледяной аперитив.
— Я что-нибудь придумаю, — заявил он. — Я знаю массу профессий; даже был инженером.
Скандинав подумал.
— Сходите к Махмудие, — предложил он вдруг. — Этот тип занимается многими делами на востоке Африки.
Глава II
Махмудие, богатейший араб родом из Йемена, считался одним из наиболее удачливых коммерсантов Хартума. Одеваясь то как эмир, то в европейский костюм, но с феской на голове, он передвигался исключительно в роскошной американской машине. Чтобы быть принятым такой личностью, Коплану понадобилась серьезная рекомендация. Якобсен дал ее. Роскошный дом Махмудие находился за городом. Это был маленький белый дворец в восточном стиле, с куполом, внутренними двориками и бесчисленными залами, полными слуг-нубийцев.
Встреча состоялась в одной из самых дальних комнат — своего рода салоне, завешанном коврами и обставленном диванами.
Махмудие — мужчина с немного расплывшимся лицом и редкой черной бородой, остановил на госте блестящие глаза.
— Кажется, вы ищете работу? — произнес он гортанным голосом на английском, одновременно указывая Коплану на низкий стул возле стола с медной столешницей.
Небрежность жеста и высокомерный тон, каким был задан вопрос, сразу вызвали у Франсиса антипатию.
— Скажем, что я ищу способ выйти из затруднительного положения, — поправил он. — Я не собираюсь навсегда поселиться в Судане.
Он вел себя не как проситель-бедняк, готовый согласиться на что угодно.
— Вы французский подданный?
— Да.
— Как попали в Хартум?
— Я полагаю, что рассказ о пяти последних годах моей жизни будет для вас малоинтересным. Я проехал по Кении, Эфиопии и собирался отправиться в Египет, но события на Суэце задержали меня здесь на более долгое время, чем я предполагал.
— Что вы умеете?
— Я знаю Африку от Кипра до Кейптауна и знаю, как в ней ведут дела. Умею управлять самолетом и кораблем. Кроме того, я имею диплом инженера по радиоэлектронике и могу чинить большинство моторов, работающих на бензине или мазуте.
На лице Махмудие появилось недоверие.