— Но вы — король и господин!
— Меня только терпят. Ты еще увидишь, что сделают они со мной, когда руки и ноги мои отвалятся от туловища!
— Тогда счастье, что несу я вам всем моим существом, душой и телом, превратится в мучительный груз!
— Возлюбленная, возлюбленная моя, знай, что на мне лежит тяжкий рок. Я должен только страдать и сражаться. Мирские радости не для меня. Ты слышишь? Проказа, пожирающая мое тело, — это Божье наказание. В моем лице Он карает грехи этого двора, грехи моих отцов, мрачных хищников, вроде Фолка Нерры, первого графа Анжуйского, основателя нашего рода. Все искупается со временем. Мне остается лишь молча терпеть. Это моя доля, по крайней мере, на этом свете.
— Только потому, что вы того хотите сами!
— Но рядом — ты, твоя нежность, твой свет, все то, что ты несешь в своей открытой душе.
— Которая любит вас одного!
— И я не могу любить другую. За неимением лучшего, из-за этой проказы и ее последствий, если ты хочешь, мы так и останемся теми, кто мы есть: сужеными на небесах…
— И на земле!
— И на земле, раз ты так хочешь.
— Да, я клянусь вам не покидать вас никогда!
— Даже тогда, когда я стану увечным и отвратительным?
— Даже тогда.
— Когда другие воспользуются властью и прогонят меня из дворца?
— Я уйду с вами.
— И если меня уведут в Долину Прокаженных, и последним моим пристанищем станет убогая хижина, ты тоже пойдешь со мной?
— Пойду.
— А когда я умру и тебя огласят прокаженной, изгонят отовсюду, никто не согласится взять тебя в жены, как ты поступишь тогда?
— Я затворюсь в каком-нибудь уединенном месте, или же в монастыре, если меня туда примут, и проведу там остаток своих дней. Я буду спокойна. Нам недолго быть в разлуке, государь, мой король.
— О, моя любимая! Ты лучше всех на свете! Ты — возлюбленная моя. Я дам тебе тайно освященное кольцо.
— И я буду носить его на глазах у всех, но никто ничего не узнает.
И тогда всем тем, что оставалось в нем мужского и плотского, он привлек ее к себе за талию и обнял. Жанна склонила к нему на грудь свою голову, прикоснулась к ней виском и своими звездно-золотистыми волосами. Она больше не ощущала исходившего от него запаха. Она не слышала и музыки, а только глухие и медленные удары сердца, бившегося с той минуты ради нее одной. Скоро король сказал:
— Ты не устала? Может быть, ты хочешь спать?
Она отвечала:
— Раз я ваша жена и вы того хотите…
В тот же день, в тот же самый ночной час, выслушав донесение соглядатая о свадьбе Сибиллы, Саладин приказал привести к нему Рено Шатильонского, одного из своих узников, и сказал ему:
— Я освобождаю тебя, сеньор Рено.
Он говорил на своем языке, но Рено научился понимать его с тех пор, как мавры захватили его в плен.
— Не благодари меня. Я даю тебе свободу, потому что мне надоело смотреть на тебя, старый разбойник.
С места поднялся один из эмиров, в гневе желая отчитать своего султана:
— Великий султан, ты возвращаешь этого человека, худшего из наших врагов, маленькому прокаженному?
— С легким сердцем!
— Народ уже недоволен тобой; он сомневается в твоей звезде, он считает, что ты давно мог бы захватить Иерусалим, но упорно не делаешь этого. Разумеется, люди не правы, и все мы согласны с твоими доводами. Однако когда и куда бы мы ни направились, повсюду нас встречает этот проклятый прокаженный со своей волчьей стаей! И вот ты сам прибавляешь к ней самого жадного и свирепого волка?
— Уважай прокаженного, это моя воля. Если бы он был здоров и не носил бы креста, я взял бы его себе в сыновья.
— Разве ты не знаешь, что мы вновь отступим, если демоны и колдуны вдохнут в него здоровье?
— Во имя Аллаха, будь терпелив и проницателен. Муки прокаженного скоро прекратятся. Тогда королевство канет в пучину беспорядка, и мы сотрем его с лица земли. Так назначено судьбой.
— Государь, эта грязная собака слышит нас!
— Какая разница! Ведь говорится всего лишь об Иерусалимском королевстве! Ты считаешь, что мне дорога эта легкая добыча? Тебе, кто подозревает меня в маловерии, я поведаю свои намерения. Когда последний христианин с Запада будет обращен в рабство, я, Саладин, пересеку море; я пойду на Запад и понесу туда огонь и смерть. Я отвоюю Испанию. Я продвинусь во Французское королевство, о котором говорят, что тень его деревьев сладостна, а земли плодородны, как нигде. Я верну Пророку не только это скромное владение, Иерусалим, я положу к его ногам весь мир… Поверь мне, совершенно не важно, что прокаженный отчаянно сопротивляется мне, что проживет он еще год или несколько лет, и что вот этот вернется к нему, чтобы поддержать или ускорить его падение! Ничто не остановит натиск Саладина, кроме всемогущего Аллаха!