Пройдя в гостиную, он обнаружил там спящего в кресле – голова на грудь, главного партизана – уже переобутого в сапоги Александра. Рогатая каска лежала на журнальном столике, граната валялась на полу между ногами, револьвера не было видно: стало быть или в карман засунул, или оставил где.
С гранатой он обращаться не умел, но возникла заманчивая мысль перерезать финну глотку и пошарить у него в карманах. Револьвер «Наган» - который он хорошо знал и, с которым вполне мог бы совладать даже в таком состоянии, ему б весьма пригодился бы для дальнейшего выживания…
Но и без того маломощный детских организм был ослаблен черепно-мозговой травмой, а потенциальная жертва – находилась в неудобном для задуманного положении. Реально оценив свои шансы завалить хотя и, спящего и пьяного - но здорового как лесной кабан мужика, он развернулся и отправился восвояси
Впрочем, вскоре в голову пришло другая – более заманчивая задумка и он стал её реализовывать, совмещая со сборами для побега из города.
Спустившись в холл, он сперва в общей куче нашёл свой охотничий костюм с сапогами и облачился в них. Плащ, широкополая шляпа с сеткой от комаров, хорошо разношенные кожаные сапоги. Затем выкинул из своего ранца всё барахло вроде старых учебников, оставив пару тетрадей и карандаш и, пошёл с ним на кухню. Хотя здесь было всё основательно разграблено, но он знал где искать и, вскоре в ранце оказался изрядный кусок ветчины, с десяток ржаных сухарей, штук двадцать крупных картофелин, шесть луковиц, мешочек соли… Остатки чая в жестяной коробке и совсем немного колотого сахара.
Нашёл также довольно приличный обмылок, чистое полотенце и початый коробок спичек, который он спрятал в карман своей куртки.
Керосина в бидоне оказалось до обидного мало, но тут уже ничего не попишешь!
Вернувшись в холл, он в куче вещей нашёл пару чистого белья, пару тряпок годных на портянки и старую отцовскую шинель – слишком длинную что носить, но незаменимую для ночлега – если в неё завернуться. Свернул её в скатку и повесил по-солдатски через плечо. Ношенные, но годные на продажу отцовские сапоги связав парой, повесил на шею.
Осталось самое главное.
Экономя керосин он облил им всё оставшееся добро и чиркнув спичкой, поспешил на выход. Ключи от парадной висели на видном месте, чтоб запереть дверь снаружи, чёрный вход был заколочен ещё в самом начале «Эпохи перемен» после первой же попытки ограбления. На всех окнах – хотя и выглядящие декоративными, но прочные кованные решётки…
Не выберутся!
Заскочил в открытый настежь дровяник и захватил солдатский вещмешок со своими охотничьими принадлежностями: фляжка, котелок, кружка, ложка и небольшой топорик для колки дров…
Идти было очень тяжело, аж шатало: ноша казалась весом в Сизифову гору, голова адски болела и постоянно тошнило… А ещё, непроизвольно тянуло остановиться, повернуться и полюбовался - как всё сильней и сильней разгорается его отчий дом. Иногда тому, кто было раньше Мишей - казалось что он слышит истошные вопли сгораемых заживо финнов и, тогда он счастливо улыбался пуская пузыри и, бормотал себе под нос:
- Puhutko venäjää (вы говорите по-русски)?
Однако, район Выборга где он раньше жил, был на самой окраине, поэтому он вскоре добрался до леса, а там его…
Ищи-свищи!
***
Как только он не умер или не превратился в «растение» (что в принципе одно и тоже) после побега из захваченного белофиннами Выборга – одному Всевышнему известно, в которого Миша, кстати абсолютно перестал верить… Был бы Бог на небе – он бы не допустил то, что произошло с его семьёй.
Почти неделю, устроив себе сперва надёжное логово в укромном месте, Миша провалялся пластом, практически не вставая… Даже после воды, которую он буквально ползком добираясь до ближайшего ручья набирал в котелок и фляжку - его рвало чуть ли не крови, выворачивая желудок на изнанку. Голова опухла и напоминала большой школьный глобус, в котором постоянно происходили землетрясения – до того сильны были мучившие его боли…