Так они и появились на привокзальной площади – странная троица: мужчина и женщина, держащиеся за руки, и озадаченный начальник станции, отчаянно пытающийся сохранить лицо.
Она казалась совсем маленькой и юной, на станции, расцвеченной пестрыми красками приветственных флажков, в окружении возбужденных людей, на фоне наспех нарисованного плаката Salve, Klarula nostra! и общего лихорадочного официоза.
Она просто стояла и смотрела.
Бургомистр, следивший за ней исподтишка, нараспев произнося восторженную речь, с каждой минутой и с каждым словом все больше терял уверенность – не только в том, что Клэр Цаханасян пожертвует городу хотя бы миллион; честно говоря, он пребывал в сомнениях относительно того, что это вообще Клэр Цаханасян.
– Она не шумела и не буянила. Не отпускала сальных шуточек и не курила на вокзале, – заставив бургомистра вернуться к реальности, сказал Илл. – Нам всем приходилось читать, что она делает и как себя ведет, – добавил он, вновь обведя глазами собравшихся. – И в этот раз не было ничего этого.
Собравшиеся подавленно молчали.
– Может, она просто растрогалась оттого, что опять оказалась в Гюллене, – неуверенно подал голос доктор. – Или просто устала с дороги.
Клэр Цаханасян! Устала с дороги! Бургомистр с трудом удержал рвущийся из груди горький смех. Да ее пребывание неделями вспоминает персонал и служащие самых крупных, самых фешенебельных гостиниц и аэропортов, не говоря уже о том, как покрываются нервной сыпью при ее упоминании работники железнодорожных станций. И не имело значения при этом, сколько минут, часов или дней она провела в дороге: независимо от степени усталости или продолжительности поездки Клэр Цаханасян разила метко и уверенно как стрела. И вот теперь… это. Бургомистр в растерянности оглянулся вокруг, будто ища у присутствующих поддержки.
– Приема не будет, – заметив взгляд в упор смотрящего на него Илла, напомнил он, – откуда вы это узнали?
– Слышал, как она разговаривала со своим дворецким, – спокойно ответил тот. – Когда все ушли, я задержался немного, – продолжил Илл, увидев, что бургомистр взирает на него с недоумением. – Я… Мы… дружили когда-то с Кларой. Вот я и подумал, что… Но это была глупая затея.
– Да уж, конечно, глупая… Вы – что? Дружили? С Кларой? – бургомистр недоверчиво сощурился и повертел головой. Час от часу не легче. – А мне почему не сказали? – неизвестно зачем брякнул он.
Илл грустно улыбнулся.
– Что бы это изменило?
– А-а-а, – бургомистр скривился и в сердцах махнул на него рукой. – От вас в жизни ничего не добьешься. Давний друг миллиардерши! Может, если бы вы не молчали, миллион был бы у нас уже в кармане.
– А с чего вы взяли, бургомистр, что это будет именно миллион? Если будет, – подал сверху голос господин Кюнтц. – Помнится, наш с вами недавний разговор предполагал, что дама может без вреда для собственной репутации пожертвовать…
Бургомистр несколько раз глубоко вздохнул.
– Господин Кюнтц, – насколько возможно спокойно сказал он, – не будете ли вы так любезны, если вас не затруднит… убраться отсюда к черту?!
Зря он это сказал. Бургомистр вновь перевел дыхание и с тоской обвел глазами сограждан. Прогоревшие лавочники в прогоревшем городке, вот кто они такие. И даже доктор. Он искоса посмотрел наверх, на Кюнтца.
Тот никак не отреагировал на эту безобразную вспышку, лишь молча улыбнулся и вернулся к разглядыванию Давида.
– А вы тоже хороши, господин бургомистр, – не преминул вставить свое замечание вахмистр. Он пришел сразу после появления Илла, и до сих пор только слушал, не принимая участия в беседе. – Вылезли со своими… непристойными намеками. Вот Клара и обиделась.