— Не клевещи на благороднейшего человека Литвы…
— Что ты в этом понимаешь? — Теперь уже я предостерег его от грядущего бесславия. — Если ты еще можешь, выпей и отправляйся спать.
Как я жестоко поступил! Человек старался, проявлял заботу, а я не послушал… И вот в один прекрасный день мне позвонил Балтакис:
— Петька, Апутис в нашем доме собирает подписи под требованием исключить тебя из Союза писателей.
Я вышел на улицу. Смотрю, идет «святой Иосиф», выставив вперед свою шкиперскую бороду, его голубые глаза светятся, будто блуждающие огоньки на свалке, под мышкой — небольшая папка с таким важным и священным, как третий Акт независимости, документом сигнаторов — подписантов. Над его огромной, светящейся издали лысиной лучится патриотический желто–зелено–красный нимб… Вдруг возникло острое желание опуститься перед ним на колени и не менее ста раз подписаться под той петицией. Но, завидев меня, новеллист новой волны нырнул в свой подъезд и захлопнул дверь.
Съезд Союза писателей не одобрил новоиспеченного жанра Апутиса. Писатели старой закваски не поняли, что они так бессовестно губят рождение нового жанра новеллы, который критик – трижды иезуит В. Кубилюс — безусловно, назвал бы «Новелла–донос как основной жанр возрождения», а господин Браженас возразил бы: «Если известный новеллист помочился под себя, то это еще не значит, что зародилось новое литературное течение».
В большинстве интеллигенты не столь глупы и хорошо понимают, что, поступая таким образом, они могут уподобиться бесплодным чиновникам–приспособленцам, которые поступать иначе не могут. Все происходит от переизбытка информации. Неспособность обработать эту информацию порождает искусственную экзальтацию, которая стимулирует духовную спекуляцию; далее следуют инфляция, девальвация и, наконец, деградация. После такого падения уже трудно сообразить, что вслед за политическим шантажом идет криминальный, а дурные привычки, приобретенные за несколько лет, не лечатся и веками. Все решает более вкусный край пирога, который и добивает остатки личности.
Пытаясь порой вернуть себе утраченную самостоятельность, а чаще — популярность, тот или иной интеллигент начинает сопротивляться, создавать новые теории, писать очень умные статьи, но попадает в новую беду: слишком умные пророки толпе надоедают, становятся обузой. В конечном итоге толпа следует за теми, которые оказываются на нее наиболее похожими. Начинает действовать простенький механизм отторжения чужеродного тела. Лишившись доверия масс, интеллигенция становится ненужной народу, а без такого важного тыла она попадает в полную зависимость от бюрократии и превращается в мальчика для битья. Но и это еще не все. Рано или поздно это правило губительно сказывается на обеих сторонах: люди, старающиеся быть мудрецами среди бездумных, превращаются в глупцов среди мыслящих. Куда ни поверни, человек, посвятивший себя творчеству, должен понимать, что, открывая истины, выгодные только ему самому, или создавая только ему нужные теории, он оказывается в еще большем тупике. Судьба же тех новых, но никому не нужных истин тоже достаточно плачевна: рождаясь в качестве ереси, они умирают, как сплетни. Любая идея выживает только тогда, когда она подтверждается каждодневным кропотливым трудом или если самоотверженный автор взойдет ради нее на костер. Но времена библейских пророков прошли уже давно. Сегодняшние мессии рождаются не от непорочного зачатия, а от политической проституции.
Поэтому я не очень виню ни Апутиса, ни Будриса, ни какого–нибудь Саю или Юозайтиса. Это несчастные, не реализовавшие себя до конца люди, которым доставляет удовольствие хоть на несколько минут стать более значимыми, чем все остальные. Я наблюдал на съезде писателей за Чепайтисом. Между ним и другими с обеих сторон оставались незанятыми по три кресла. Все его прежние подхалимы, как прокаженному, не подавали ему руки, и сам он не пристал ни к какой компании…
Как неприятно сознавать, что чьи–то личные неудачи, нехватку таланта кто–то пытается превратить во всеобщую боль. Чужая боль такого бедолагу вдохновляет, возвышает, он мнит себя великим и начинает поучать, так как творить не способен.