— Этими делами занимаются Палецкис и Киркилас.
Из–за таких деятелей в нашей среде воцарился дух обычного литовского недомогания. Они и сейчас не понимают, что народ и созданное им государство без своего особого лица миру не интересны и не нужны, что без него невозможно остановить дальнейшее историческое разложение нации и что слабость нашего нравственного отпора наступающему с Запада вульгарному прагматизму может еще сильнее подтолкнуть нас в сторону деградации, так как Америка скармливает нам только свои дурные привычки.
«Саюдис», как пишет Радовичюс, стал заслуженным историческим наказанием для Самостоятельной компартии Литвы, не сумевшей вовремя перестроиться и начать честно служить народу. Под руководством Бразаускаса и его подручных она даже не попыталась сохранить имевшие немалую ценность наработки советского гуманизма, которые создавал весь народ, сопротивляясь диктату партократии.
Страх перед своим прошлым, желание спасти только собственную шкуру, погоня за материальной выгодой превратили еще дееспособную организацию в какой–то частный рыдван, хотя по ходу событийу нее было три возможности выпрямиться во весь рост. Первая когда начался раскол в общем движении «Саюдис», вторая – когда дело пошло к кровавому конфликту, третья — когда началась подготовка к государственному перевороту. За все это должна ответить группировка руководивших нами капиталистов, члены которой до сих пор так и не стали настоящими социал–демократами и не сумели остаться настоящими трудовиками.
Такая маргинальная политика продолжается и сегодня.
А тогда я ездил к избирателям, не имея возможности представить им ни предвыборных плакатов, ни буклетов, ни простейших приглашений. За все я платил только из своего кармана, включая плату за бензин, машину, гостиницу. Не раз бывало и так, что ходил по залу с шапкой, чтобы расплатиться за подготовку помещения. При таких обстоятельствах я повстречал министра внутренних дел Мисюкониса.
— Я слышал, у тебя ничего нет? — спросил он у меня, еще не поздоровавшись.
— Бразаускас обещал.
— Не отпечатает.
— Откуда тебе известно?
— Оттуда, где никто ничего делать не будет.
— Не может быть.
— Не может быть только потому, что уже так есть. Разве тебя никто не предупреждал?
— Кто–то что–то говорил.
— Слушай меня внимательно. Осмотрись. Сейчас ты им неудобен, из–за тебя они конфликтовать с Ландсбергисом не станут, им своя шкура дороже. Если у тебя что–нибудь есть, давай я напечатаю.
Так мы и сделали. Плакаты я отвез чуть ли не в канун выборов, а приглашения и буклеты раздать не успел.
— При Шепетисе все было бы уже сделано. Какую огромную ошибку совершил Бразаускас, променяв его на безвольного, бесхребетного Палецкиса, — проводил меня Мисюконис с таким напутствием и помахал рукой.
Отчасти он был прав. Помню, однажды старший Палецкис пригласил меня в ресторан «Локис» поужинать вместе с его добрым другом немецким писателем. Председатель Верховного Совета был весел, много разговаривал:
— Что ты в этом ресторане написал, если моя Генуте (жена Палецкиса) схватила, спрятала под подушку и никому не дает? Сама читает.
— Как всегда, «бичую» власти.
— Не скромничай. Она говорит, что если бы здесь была Америка, то конгресс эту твою «Группу товарищей» закупил бы и раздал гражданам даром.
В то время, когда мы обменивались шутками, быстро подошел вернувшийся откуда–то из–за границы Палецкис–младший. Он второпях о чем–то пошептался с отцом и убежал. Видимо, разговор был не из приятных, так как старший Палецкис притих и долго оставался задумчивым. Из обрывков разговора я понял, что сыну нужна была какая–то срочная помощь.
— Что случилось? — спросил немец.
— Ничего.
— А кто это такой?
— Сын, — коротко ответил Палецкис, а мне, как бы между прочим,
с тревогой и болью бросил: — Вильнюс (старший сын) был парень что надо, а с этим я еще наплачусь…
Эти слова всегда сверлят мне мозг, когда у меня бывают какие–нибудь дела с младшим Палецкисом. Особенно в пору «возрождения». Я их гоню в сторону, а не выходят из головы, как что–то такое мешающее, но важное. И тут же память подсказывает призыв А. Терляцкаса:
— Не отбеливай отцовских костей, они сами побелеют!
Поэтому и сегодня я должен признать, что, отказавшись от Шепетиса, Бразаускас потерял не просто смышленого, энергичного и вдумчивого политика, а специалиста, которому было бы очень легко надетьна Ландсбергиса намордник, так как все вояжи этого музыковеда 110 белу свету получали благословение лишь после подписи председателя Выездной комиссии Л. Шепетиса. Скорее всего, и здесь потрудился Эйсмунтас, а Палецкис–младший ждал моих извинений.