Почему один замаскировался предусмотренной в Конституции аполитичностью, а на практике, за неимением политической воли, собрал вокруг себя отвергнутых избирателями корыстолюбцев и откровенно враждебных по отношению к трудящимся людей? Ведь этот выбор не пришел сам собой. Это многолетнее логическое продолжение неопределенных и несамостоятельных действий полуполитбюро, полудоброго дяди.
И почему второй (Шлежявичюс. — Пер.), собрав вокруг себя отряд вроде бbl мудрых практиков и политологов, так долго мирилсяс негодной тактикой Президента, с тактикой политической агонии, навязанной нам окружением, враждебным идеям Трудовой партии? Отрекаясь от предвыборной программы и не выполняя самых реалистичных обещаний, данных избирателям, мы практически теряем социальную базу и объединяющую нас идею, которых никогда не заменят никакие авторитеты, тем более сомнительные. Когда это элементарное правило, наконец, проявилось во всей своей красе, мы перестали быть нужными избирателям.
Уважаемые члены Сейма, левые и правые, неужели вы до сих пор не понимаете, что все эти три года мы жили только ради запросов той или иной власти и работали только на власть, особо не задумываясь и очень туманно представляя себе, на кого работает, кому служит она?
Сколько уже времени мы никого не защищаем, поэтому вынуждены защищаться сами в этой бессмысленной междоусобной войне.
Это политический абсурд, порождающий групповые интересы, правовой нигилизм, коррупцию, бесцельное растранжиривание бюджета и государственного имущества и голодранско–шляхетский парадный милитаризм. Как бы это ни было больно, мы должны признать, что большинство честных и порядочных членов Сейма не беззлой воли своих лидеров и их окружения стали заложниками в этой непристойной и корыстной игре.
Вот почему все мы вместе никак не могли поставить на место ландсбергизм, заразивший общество злокачественным недугом, ведь мы уже сами заболели.
За три года совместной работы каждый трезвомыслящий политик не раз имел возможность убедиться, что очередная бесцельная перестановка кресел государству ничего не дает. Без ясной, основанной на теории и практике экономической, право вой и оборонительной программы, защищающей наших избирателей, никакаяпартия, никакая фракция нормально существовать не может. Любой рождаемый в наших распрях закон продиктован только нынешним днем без перспективы на будущее. Такое постоянное латание ошибок, наделанных прежней или нынешней властью, уже начинает граничить с насилием над совестью и личными убеждениями.
К несчастью, в Литве повторяется сценарий вражды между Ландсбергисом и Прунскене, сегодня — между Бразаускасом и Шлежявичюсом. Кем он подготовлен и кому выгоден, нетрудно догадаться.
Поскольку из двух поспоривших или не понимающих друг друга людей более виноват тот, который умнее, или тот, который возведен обществом на более высокий пост и обладает верховной властью, я обращаюсь к Вам, Президент, и напоминаю Вам о так называемом законе Робеспьера, который довелось рассказать Горбачеву перед телекамерой, когда меня пригласили в его совет:
«Человек, начавший какую угодно реформу или революцию и неспособный управлять ее процессами, очень скоро начинает сомневаться в своих убеждениях, мечется и ищет все новых и новых поддерживающих его коллаборационистов, подхалимов и фаворитов, пока, наконец, сам не становится их жертвой».
Мне очень бы хотелось оказаться неправым, но такой судьбы еще не удалось избежать ни одному политику, не имеющему твердых принципов. Полагаю, и вы не избежите этого, господин Альгирдас».
После этой речи Бразаускас перестал со мной здороваться. Его дело. Каждый ведет себя в меру своей испорченности. Он перестал здороваться, а десятки депутатов, министров и просто общественных деятелей пожимали мне за эту речь руку, благодарили, искали знакомства. Таков, видимо, закон дружбы: теряешь одних, находишь других. Меня волновало нечто иное. Этот человек до сих пор не желает или не может понять, что, когда все действуют вместе, он тоже обязан пожертвовать частью личных интересов ради других, что каждый близкий друг может и должен предъявлять ему неоплаченные счета и попросить того или иного отчета за ворох невыполненных обещаний, а не только выполнять его сомнительные указания.