— Вот это разрушения! — качая головой, проговорил Володя Котцов. — Ничего не пожалели. Ни памятников старины, ни жилых домов… Ведь все с воздуха.
Неожиданно из-за кучи кирпича появилась голова с седыми растрепанными волосами. Человек смотрел на нас бессмысленным, остекленевшим взглядом. Увидя его, Миша обрадовался и закричал:
— Эй, геноссе, скажи-ка нам, где тут есть…
Но человек дико закричал и скрылся в развалинах.
— Сумасшедший, — печально сказал Миша, — а я хотел узнать, есть ли здесь американская комендатура.
— Ну что ж, товарищи, — проговорил Богданов, — надо идти. Скоро вечер. До темноты мы должны найти себе жилье, а завтра уж будем разыскивать комендатуру. Существует опасность быть загнанными в какой-нибудь сборный американский лагерь. Лучше было бы избежать такого лагеря и целостной группой продвигаться к советской зоне. По-моему, это очень важно.
С мнением Михаила Ивановича согласился весь наш штаб. Решено было отправить Мишу Эдельманиса, как человека хорошо знающего язык, и нескольких моряков вперед, пока основная часть с больными медленно будет двигаться по дороге. Миша должен был отыскать жилье, в котором смогли бы разместиться все интернированные. Я попал в этот авангард.
Мы быстро пошли по дороге, внимательно оглядываясь вокруг, но ничего, кроме кирпича и совершенно разрушенных домов, заметить не смогли. Спросить было не у кого. Город вымер.
— Чего это мы все время идем по дороге? Давайте свернем куда-нибудь, — предложил Миша, и мы не мешкая повернули в какую-то тоже разрушенную улочку.
Пройдя по этой улице несколько минут, мы уперлись в большое зеленое поле, разделенное на аккуратные квадраты огородов. На каждом из них стояла маленькая деревянная будка — укрытие от дождя. Не сколько поодаль высились два огромных, каким-то чудом сохранившихся многоквартирных дома. По их архитектуре можно было сразу определить, что это стандартные дома для рабочих, построенные уже в гитлеровское время. Мы видели такие еще в пригородах Штеттина. На огородах копалось несколько женщин. Мы подошли к одной из них.
— Скажите, пожалуйста, чьи это дома и можно ли разместить там сто восемьдесят человек?
Женщина с ужасом взглянула на нас — одеты мы были довольно пестро, — затрясла головой и зашептала:
— Нет-нет! Что вы? Такую массу людей! Квартиры заняты, город разрушен, все родственники собрались у нас, спят на полу… Даже думать нельзя…
— У вас есть управляющий домами? Где он?
— Есть. Он живет во втором корпусе, в квартире шестьдесят семь. Но не стоит идти… Я же вам сказала…
Но Миша решительно двинулся к домам. Мы последовали за ним. С управдомом разговор был короткий:
— Надо разместить сто восемьдесят советских моряков. Причем удобно.
Немец нахально взглянул на Мишу, кольнул его злыми глазами:
— Это не гостиница. Здесь живут семьи честных немецких рабочих. Я слышал, что русские уважают рабочих. Так? — Управдом победоносно поглядел на нас.
— Показывай квартиры, свинья! — заорал Мина — Не то я тебя пристрелю тут же!
Он вытащил из кармана где-то подобранный парабеллум и направил на немца. Тот побледнел и вытянул руки по швам:
— Яволь, яволь! Сейчас все будет, только принесу ключи. Разрешите?
— Иди. Быстро! Эти сволочи понимают, видимо, только окрик. Привыкли разговаривать так со всем миром, — сказал Миша, пряча револьвер в карман.
Управдом явился немедленно. В руках он держал связку ключей.
— Идемте, господа. Я вспомнил: в первом корпусе несколько квартир свободны, жильцы эвакуировались.
— Свободны или не свободны, будем расселять наших людей по пять человек в каждую квартиру. А это почему здесь? — спросил Миша, показывая на большую свастику-барельеф, укрепленную на доме.
Немец молчал.
— Я спрашиваю, почему этот знак здесь?
— Это дома рабочих национал-социалистов. Но мужчин в доме нет. Все на фронте. Остались только женщины, дети и инвалиды, — заикаясь, объяснил управдом и опять вытянул руки по швам. Лицо его было перекошено от испуга.
Мы послали человека сообщить нашей колонне, чтобы заворачивали к этим домам.
Через несколько часов все моряки были довольно комфортабельно расселены по квартирам. Немец на этот раз не соврал. В домах остались одни женщины и дети. Сначала они пугливо жались к стенкам, когда мимо проходил кто-нибудь из моряков, но потом, видя, что ничего плохого им не делают, осмелели. Начали улыбаться и разговаривать. Вернулись молодые девушки, которые прятались где-то на огородах.