— Вот одна из причин моей антипатии к мистеру Киркхему, — прошептала Ева. — Он не признает ничего, что нельзя было бы записать в книгу приходов и расходов. У него кругозор мелкого лавочника.
Я проигнорировал эту колкость, но Сатана опять удовлетворенно хмыкнул.
— Вопрос был правильный, Ева, — заметил он ей. — Вы забываете, что даже я всегда держу свои счета в порядке и оплачиваю их, когда наступает срок платежа.
Последние слова он произнес медленно, не сводя с Евы глаз. И опять я заметил дьявола, со сладострастным удовлетворением выглянувшего из его глаз. И она тоже его заметила и сразу же прикусила губы, чтобы скрыть их дрожь.
— Я жду ответа, — резко напомнил я, чтобы отвлечь его внимание от девушки. Он изучающе уставился на меня, словно выбирая подходящие слова.
— Назовем это, — наконец заговорил он, — удовольствием. Я живу именно для удовольствий. Только ради них я остаюсь в этом мире, в котором, когда все уже сказано и сделано, удовольствие в любой форме, в любом виде — единственная настоящая цель всего. Это единственное, что делает сносной жизнь в этом мире. Моя цель, как вы понимаете, проста. Но что может, развлечь меня и доставить мне удовольствие? Три вещи. Я великий драматург. Величайший из всех, когда-либо живших в этом мире, потому что мои пьесы реальны. Я придумываю сцены маленьких одноактных пьес, фарсов и комедий, драм, трагедий и длинных эпических сериалов. Я подбираю актеров. Я единственный зритель, который может видеть каждый акт, слышать каждую тему моей пьесы от начала до конца. Иногда случается, что фарс превращается в высокую трагедию, трагедии становятся фарсами, одноактные развлекательные пьесы развиваются в эпические сериалы. Уходят правительства, могущественные люди валятся со своих пьедесталов, униженные возносятся. Некоторые люди посвящают свою жизнь шахматам. Я играю в шахматы живыми фигурами, одновременно несколько партий во всех уголках мира. Все это развлекает меня, доставляет мне удовольствие. Более того, так же, как и Князь Тьмы, в существовании которого, насколько я понимаю, вы, Джеймс Киркхем, не совсем уверены, мое искусство ставит меня на один уровень с другим величайшим драматургом, моим древним Небесным противником, известным, согласно господствующему здесь вероучению, под именем Иеговы. Нет, оно поднимает меня выше, потому что я переработал его сценарии. И это также доставляет мне удовольствие
За его витиеватыми высказываниями, за иронией скрывалась правда. Для этого холодного жестокого интеллекта и мужчины, и женщины были всего-навсего марионетками, сценой для которых был весь мир. Страдание, горе, муки души или тела были для него всего лишь забавными реакциями на те обстоятельства, которые он задумывал. Как и для Властелина Тьмы, имя которого присвоил себе Сатана, души были для него просто игрушками. Их трепыхания только развлекали его. И в этом он видел достаточную награду за свои труды.
Эта цель, — сказал он, — первая из трех. Вторая? Я приверженец красоты. Пожалуй, это единственное, что может вызвать у меня какое-то подобие эмоций. Иногда человек с его умом, руками, сердцем и глазами являет миру произведение искусства, на котором лежит та самая печать божественного совершенства, что всегда приписывалась Иегове.
Это может быть что угодно: картина, статуя, резьба по дереву, хрусталь, ткань — тысячи различных вещей. Но в этом произведении заключена сама сущность божественной, как говорят люди, красоты. И всегда, на протяжении всего своего неверного пути, люди ищут эту красоту, потому что она дарит им высшее наслаждение. Иногда лучшие из этих вещей я забираю себе. Но при этом я хочу, чтобы они попадали ко мне именно так, как мне нравится. И здесь-то и появляется третий элемент — игра, очень азартная игра. Например, после долгих и серьезных размышлений я пришел к выводу, что Мона Лиза кисти Леонардо да Винчи, хранящаяся в Лувре, обладает теми качествами, которые мне требуются. Ее; естественно, нельзя было купить, но я и не имел ни малейшего желания ее покупать. Однако она здесь, в этом доме. Я дал возможность французам получить великолепный дубликат, на котором мои эксперты точно воспроизвели даже микроскопические трещинки в краске. Только сейчас французы начали об этом подозревать. Но они никогда не смогут узнать это наверняка, что доставляет мне еще большее удовольствие, чем если бы они узнали правду.
Джеймс Киркхем, повсюду на всем земном шаре, люди рискуют своей жизнью ради сокровищ. Я уверяю вас, что никогда, никогда, за всю историю человечества, и нигде не существовало такого клада, как этот мой дом. Состояний десяти богатейших людей всего мира не хватит, чтобы купить его. Он дороже всего золотого запаса Английского банка.
Его цена в долларах или фунтах — ничто для меня. Но обладать этой квинтэссенцией красоты, жить с нею — это истинное наслаждение! И знать, что лучшие из лучших произведений искусства, на коллекционирование которых меня вдохновил мой древний соперник, принадлежат мне, Сатане, — это высшее наслаждение! Ха! Ха! — загрохотал его смех.
— Третье и последнее. — Он резко оборвал смех. — Это игра. Я коллекционер душ и красоты. А еще я игрок. Игрок того же масштаба, что и коллекционер. Неизвестность, невозможность все предусмотреть, риск только обостряют удовольствие, которое я получаю от своей игры. Это как раз тот завершающий штрих, что придает моим приобретениям исключительную прелесть. Кроме того, я великодушный игрок. Мои противники могут выиграть у меня неизмеримо больше, чем я у них. Но они обязаны играть со мной честно!
Какое-то мгновение он рассматривал меня, я не мог отвести взгляда от его огромной головы.
— И последнее, — сказал он. — Как вы правильно догадались, мне уже не нужно поддерживать огонь в моих печах. Что происходит с теми, кто покидает этот мир, меня больше не интересует. Моим древним владениям я предпочел этот мир, где я совсем недурно развлекаюсь. Но, Джеймс Киркхем, — его голубые глаза многозначительно сверкнули, — тот, кто станет мне поперек дороги, быстро узнает, что творец Ада не утратил своего древнего искусства. Вы удовлетворены ответом?
— Полностью, сэр, — я кивнул. — И выиграю я или проиграю — у вас не будет повода меня упрекнуть. Но, если можно, еще один вопрос. Вы сказали, что тот, кому посчастливится пройти все четыре счастливые ступени, может получить все, что пожелает. Отлично. Но если это так, смогу я взять, — я кивнул на Еву, — ее?
Ева задохнулась от возмущения, Сатана, подавшись вперед, впился в меня холодным угрожающим взглядом.
— О, Киркхем, прекратите. Будьте благоразумны. Ева была с вами откровенна. Она совершенно ясно дала понять, что вы не самый желанный кандидат для свадебного путешествия.
В голосе Конзардине слышалась тревога и явное желание успокоить. Успокоить — кого? Меня или Сатану? Это очень заинтересовало меня. Возможно, Конзардине...
— Замуж за вас?! Ни за что на свете! Даже ради спасения моей жизни! Даже ради избавления от мук!
Голос Евы дрожал от ярости. Она вскочила на ноги, глаза ее гневно сверкали, лицо пылало. Я безбоязненно взглянул в глаза Сатане.
— Разве я упоминал о женитьбе? — спокойно спросил я.
Как я и предполагал, Сатана интерпретировал ситуацию наихудшим образом. Однако теперь угроза и подозрение, зародившиеся было в нем, сразу исчезли. Он действительно сделал наихудшие предположения, но сделала их и Ева...
— Сатана, — она топнула ногой и оттолкнула от себя стул с такой силой, что он упал на бок. — Сатана, у меня тоже есть вопрос. Если я выиграю эти следы, вы отдадите мне его, чтобы я могла сделать с ним все, что захочу?
Сатана переводил взгляд с нее на меня и обратно. Ситуация явно доставляла ему удовольствие. Голубые глаза его ярко лучились. Он ласково промурлыкал: