— Это само собой разумеется, — спокойно согласился Конзардине, — но я не это имел в виду... — Он заколебался, быстро взглянул на Гарри и перескочил на другую мысль, или скорее вернулся к началу разговора.
— Понимаете, — сказал он, — я хочу, чтобы вы выиграли, Киркхем. И всеми способами, которые позволят мне не нарушить моей клятвы и не будут угрожать моему пристрастию к жизни, я буду помогать вам. Наконец, я буду просто умывать руки. Но имейте в виду — я слуга Сатаны. Если он прикажет мне схватить вас, я вас схвачу. Если он прикажет мне убить вас, я вас убью.
— Если умрет Джим, умру и я. Если вы убьете его, вы убьете меня, — спокойно сказала Ева.
Именно так она и собиралась поступить. Конзардине понял это и мучительно поморщился.
— И тем не менее, детка, я это сделаю, — ответил он ей.
И я понял, что он поступит именно так. Поняла это и Ева.
— Вы начали... Вы не договорили о другом пути, — запинаясь, пробормотала Ева.
— Я не хочу, чтобы вы выкладывали мне свои планы, Киркхем, — перебил он ее. — Только один вопрое. Вы собираетесь попытаться убить Сатану? По крайней мере, допускаете ли вы такую возможность?
Я заколебался. На этот вопрос отвечать было опасно. В конце концов, Конзардине предупредил меня, насколько ему можно доверять. А что, по его мнению, выходит за рамки его клятвы?
— Я понял, что допускаете, — прервал он мое молчание. — Так вот, вам даже не следует пытаться этого делать. Это единственное, что совершенно невозможно. Может быть, вы думаете убить его, когда останетесь с ним один на один? Киркхем, Сатана никогда не остается один. Рядом всегда прячется охрана, в стенах, в потайных местах. Они подстрелят вас еще до того, как вы успеете нажать на курок. И, кроме того, Сатана невероятно быстро соображает. Он схватит вашу мысль еще до того, как она сможет успеть превратиться в действие. Если вы попытаетесь сделать это в присутствии публики, вас свалят с ног до того, как вы успеете выстрелить второй раз, если даже допустить, что вы выстрелите хоть единожды. Н потом Сатана нечеловечески живуч. Я не верю, что одна или две пули могут его убить. Это все равно, что стрелять из пистолета в слона. В действительности, однако, вы никогда не сможете даже выстрелить в него.
Мне стало ясно, что Конзардине очень многого не знал. Будь та дыра в стене молельни рабов шириной в полдюйма, а не в четверть, да будь у меня приличная винтовка — я - гроша ломаного не поставил бы на то, что Сатана выживет. Если, конечно, предположить, что он все-таки человек.
— Более того, — продолжал Конзардине, словно отвечая на мои мысли, — предположим, что вы сделаете то, что я считаю невозможным, — убьете его. Вы все равно не сможете скрыться. Лучше быть убитым сразу на месте. Нигде на всем земном шаре вы не сможете скрыться от мести его людей. И мстить они будут не из страха перед законами, установленными Сатаной. Отнюдь нет. Как он говорил вам, он хорошо платит своим слугам. Вы не представляете себе, для скольких людей его жизнь означает свободу, покой, безопасность, блестящую карьеру, власть и еще очень многое, к чему обычно стремится человек. Сатана — это не только мрак, это еще и великолепие! Его люди разбросаны по всему земному шару. Многие из них занимают высокое положение, о котором вы пока еще можете только мечтать. Разве не так, Ева?
— Это действительно так, — ответила Ева. Ее глаза светились предчувствием горя.
— Учтите, власть Сатаны не из тех, что держатся на спинах угнетенных рабов, — продолжал он. — Естественно, у него есть князья и есть солдаты. Резюмируем то, что я сказал. Я не верю, что вы сможете убить его. Если вы попытаетесь его убить, но промахнетесь, вы умрете страшной смертью. И не спасете Еву. Если вы его убьете, то все равно неизбежно погибнете. Конечно, в этом случае Еву вы от него спасете. Но захочет ли она свободу такой ценой?
— Нет! Нет! — в отчаянии вскричала Ева, заслоняя меня от Конзардине.
— Конзардине, — резко переменил я тему, — почему, когда претендент поднимается по лестнице, Сатана прячет свои руки?
— То есть? Что вы имеете в виду? — Недоуменно воззрился он на меня.
— Я трижды видел его на черном троне, — объяснил я. — Два раза, когда поднимался Картрайт, и один раз, когда поднимался я сам. Он нажимает на рычаг, а потом прячет руки под плащом. Что он там делает, Конзардине?
— На что вы намекаете? Что он нечестно играет? Это абсурд, Киркхем! — насмешливо ответил Конзардине, но я заметил, как сжались его могучие кулаки.
— Я ни на что не намекаю, — ответил я. — Мне хотелось бы понять, в чем дело. Вы, должно быть, не один раз наблюдали, как поднимаются по этой лестнице. Его руки хоть раз были открыты? Постарайтесь вспомнить, Конзардине.
Он молчал. Я понял, что он вспоминает по порядку всех тех, кто всходил по этим ступеням. Его лицо побелело.
— Не могу сказать, — произнес он наконец. — Я не обращал внимания. Но я не думаю, что он всегда их прячет.
Он вскочил на ноги и воскликнул:
— Ерунда! Если он даже их и прячет, это еще ничего не означает.
Я действовал наобум. И оказалось — не зря. Мне удалось найти реальное основание для моих смутных мыслей и неясных подозрений, которые я не решился выложить Баркеру, мало того, я нашел им подтверждение.
— Ничего не значит? — переспросил я. — И вы верите, что Сатана, который может столь гениально предусмотреть все детали, великолепно разложить все карты, учесть все возможности, — вы верите, что он мог бы оставить хоть одну малюсенькую лазейку, через которую кто-нибудь смог бы пролезть, чтобы управлять им самим? Кто-нибудь хоть раз выигрывал корону и скипетр?
— Да, — в замешательстве ответил Конзардине. — Такие случаи действительно были. И они опровергают ваши сомнения, в которых я сам чуть не запутался. Я уже восемь лет у Сатаны. Три раза я видел, как покорялись эти следы и выигрывались корона и скипетр.
Я был настолько ошеломлен, что не нашелся с ответом. Зато Ева быстро сообразила.
— А что стало с победителями? — спросила она.
— М-да. — Конзардине смущенно взглянул на нее. — Один из них пожелал кое-чего» кое-чего весьма странного. И умер от этого месяцев через шесть.
— Ага, — протянула Ева. — Итак, он умер от своего желания. А остальные?
— Одна женщина погибла в авиакатастрофе между Лондоном и Парижем, — ответил он. — Она умерла на полпути к своей мечте. Даже Сатана не смог ничем ей помочь. Все сгорели дотла.
— Очень печально, правда? — невинно спросила Ева. — Оба погибли. А третий?
— Не знаю, — начиная сердиться, ответил Конзардине. — Я полагаю, что с ним все в порядке. Он уехал в Азию. Я ничего о нем не слышал с тех пор. Он пожелал что-то вроде уединенного карманного королевства, где он мог бы делать все, что ему заблагорассудится. Сатана подарил ему такое королевство.
— Двое умерли, один исчез, — задумчиво произнесла Ева. — Но, может быть, вы все-таки слышали что-то о третьем, доктор Конзардине? Может быть... Может быть, он тоже умер, как и те двое?
— Как заметила Ева, двое из них долго не протянули, — сказал я. — Третий под сомнением. Если бы вы, Конзардине, были на месте Сатаны, разве вам не пришло бы в голову, что разумно подпитывать в претендентах надежду, показывая им время от времени, что выиграть все-таки можно. Я бы об этом позаботился. И, будучи в шкуре Сатаны, неужели вы не подбирали бы победителей самым тщательным образом? Я бы подбирал. Но я не выбрал бы кандидата, который мог бы прожить долго. А вы? А если бы и взял хорошего, здоровенького, то с мыслью о том, что всегда можно устроить несчастный случай. Как, например, с аэробусом, о котором вы рассказывали.
— Чтоб он провалился! — задохнулся от гнева Гарри, — Свинья такая! Конечно, все это было бы нетрудно устроить! Держу пари, что он так и поступал!
— Что делает Сатана, когда прячет руки под своим плащом? — повторил я.
— И что стало с третьим, выигравшим корону? — пробормотала Ева.
Бисеринки пота выступили на лбу Конзардине. Его трясло.
— Послушайте, Конзардине, — заговорил я снова, — вы сказали нам, что не любите, когда вас обманывают, что вам не нравится, когда из вас делают идиота. А что, если предположить, что Сатана сыграл с вами колоссальную шутку... С вами и со всеми остальными... Что произойдет?