— Сейчас я вернусь на мостик, — продолжал он, — а ты вернешься в кочегарку и продолжишь загружать топку. Я подам тебе сигнал по машинному телеграфу. Если ты ничего не услышишь в течение двух минут, подойди к переговорной трубе. Понял?
Я кивнул, и он начал взбираться наверх, а я вернулся в кочегарку. Даже за столь короткое время мои руки и плечи успели одеревенеть. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы снова заняться топкой. Меня одолевала сильная усталость, и я уже спрашивал себя, надолго ли нас хватит. Сквозь рев топки и гул машинного отделения до меня донесся резкий звук машинного телеграфа. Я захлопнул дверцу топки и прошел на пост управления. Стрелка показывала «Полный вперед». Я повернул маховик, полностью открыв паровые клапаны, впервые в жизни осознав, какую гордость и волнение ощущает старший механик, когда поршни приходят в движение, а машины начинают ритмично и мощно пульсировать. От этого простого движения как будто ожило сердце парохода, и я радостно думал о том, что это я вернул его к жизни.
Когда я вернулся в кочегарку, уголь показался мне на удивление легким. Я почти не замечал боли в руках. Ко мне вернулись уверенность в собственных силах и желание бороться. Внезапно я ощутил, что меня переполняет энергия.
Оказалось, что двигатели необходимо запускать через каждые десять минут. Около трех минут ушло на то, чтобы развернуть пароход кормой к ветру. Следствием этих трех минут стало стремительное падение давления пара в котлах. Мне пришлось лихорадочно работать лопатой, чтобы успеть поднять это давление до следующей команды с мостика. В пятнадцать тридцать он позвал меня наверх и поставил к штурвалу.
— Следи за брызгами воды, — сказал он. — Они подскажут тебе направление ветра. Держи ее строго по ветру. Если ты отклонишься хоть немного, корму тут же развернет. И положи руль на борт, как только скомандуешь мне запустить двигатели. Учти, что судно будет продолжать двигаться не меньше пяти минут после того, как двигатели заглохнут.
С этими словами он ушел, и я остался на мостике один.
Было неописуемо приятно просто стоять, держась за штурвал. Но если рев топки и периодический гул двигателей создавали в кочегарке атмосферу обыденности, то теперь я оказался лицом к лицу с реальной опасностью. В тусклом свете клонящегося к концу мартовского дня я увидел: нос так сильно просел, что едва виднелся над водой, несмотря на то что ветер дул нам строго в корму. А как только судно развернуло и нам снова пришлось прибегнуть к помощи двигателей, вся палуба перед капитанским мостиком покрылась бурлящими волнами. Пот остывал на моем теле, превращаясь в ледяную липкую пленку, покрывшую всю кожу, и я очень скоро продрог. Я нашел в штурманской рубке пальто с капюшоном, которое спасло меня от холода. На карте было отмечено наше новое положение. Мы находились на полпути между скалами Рош-Дувр и рифами Минкерс, в угрожающей близости от подводных скал.
В шестнадцать тридцать он меня сменил. Несколько секундой стоял, вглядываясь в штормовое море, которое быстро окутывали сумерки. Его лицо и шея блестели от пота, а глаза глубоко запали. Все кости его лица, казалось, выпирали из-под кожи острыми и жесткими углами.
— Зайди на минуту в штурманскую рубку, — произнес он, беря меня за локоть, — либо из потребности физического контакта с другим живым существом, либо пытаясь сохранить равновесие на уходящем из-под ног мостике. — Ветер сменил направление и теперь дует с запада, — начал он, указывая на наше положение на карте. — Скорее всего, он вскоре сменится на юго-восточный. Мы должны быть очень осторожны, чтобы не оказаться в самом центре Минкерс. Что нам необходимо сделать, это попытаться взять южнее. Всякий раз, запуская двигатели, нам необходимо выжимать из них все, что только возможно.
Я кивнул.
— Куда вы направляетесь — на Сен-Мало?
Он посмотрел на меня.
— Я никуда не направляюсь. Я просто пытаюсь удержать пароход на плаву. — Он поколебался и добавил: — Через четыре часа прилив повернет навстречу нам и ветру, и тогда начнется свистопляска, которая продлится всю ночь.
Я посмотрел в окно штурманской рубки, и у меня оборвалось сердце. Я и представить себе не мог что-то худшее, чем то, что окружало нас сейчас. Я смотрел, как он производит расчеты и ставит на карте еще один крестик в пяти милях к западу и немного южнее предыдущей отметки.
— Мы не могли пройти столько за один час, — запротестовал я.
Он бросил карандаш на стол.
— Если не веришь мне, посчитай сам. Скорость течения порядка трех узлов, плюс две мили на ветер и двигатели.