– Я не хочу здесь оставаться, – сказала Карпик.
– Ну, что делать…
– Я не хочу здесь больше оставаться. Не хочу, не хочу, не хочу… Мне не нравится здесь. Не хочу..
Я уцепилась за этот непонятный каприз Карпика, как за спасательный круг. Ее невесть откуда взявшееся упрямство вдруг вызвало во мне раздражение и глухой протест. И я сказала то, чего не должна была говорить. Я сказала это и сразу почувствовала, как становлюсь пугающе похожей на всех ее ненавистниц-подружек из всех ее колледжей и закрытых интернатов. Для несчастных богатеньких привилегированных детей. Тех самых чистеньких девочек, которые издевались над хромотой Карпика, над ее маленькими глазами и плохо промытыми волосами. Я так и видела их – здоровеньких, румяненьких, с крошечными сапфирами в ушах, – их, которые просто из смеха и жестокости подкладывали Карпику кнопки на сиденье и заливали пенал немецким обувным клеем. Я так и видела их – и на секунду стала одной из них. Одной из волчьей стаи жестоких красавиц. Я схватила Карпика за плечи и жарко выдохнула ей в лицо:
– Ты меня уже достала! Не хочет она оставаться! Что ж ты не улетела на вертолетике в свою Полинезию вместе со своим драгоценным папочкой? Он же здесь на дерьмо исходил, так хотел вырваться. Что ж ты упустила такую возможность – уже вчера бы была в Москве. И не ныла бы мне сейчас на ухо… Ныть будешь своему папаше! Он тебя, наверное, обыскался.
– Не обыскался! – закричала Карпик, и этот крик моментально отрезвил меня. – Не обыскался! Ему плевать на меня! Знаешь он с кем?
Я знала – с кем. Не зря вчера Клио собиралась попробовать свой голос. Не зря она собиралась наточить его, как нож. Чтобы вонзить его в сердце банкира. Чтобы красно-черный лемур на ее виске сыто облизнулся, только и всего.
– Знаешь он с кем? – Карпик не могла остановиться. – Он сейчас с Клио! Он сейчас спит с этой сукой Клио!
– Господи, что ты несешь?
– Ты не знаешь… Я… Когда я проснулась, я сразу поняла, что он не ночевал… Я пошла к тебе, я думала… Думала, что он у тебя. Я приходила к тебе, в первый раз… Хотела разбудить тебя… У тебя и дверь была открыта… Я будила, будила… Но ты не просыпалась… Я так хотела. – Она всхлипнула. – А потом пошла к ней…
Чтобы остановить этот поток слов, я крепко прижала Карлика к себе и сразу же почувствовала, как кричат, как ворочаются ее тонкие позвонки.
– Успокойся, пожалуйста!..
– Я пошла к ней и открыла ее дверь этим паршивым ключом… А они лежали на полу, голые, они спали. Они спали вместе, они даже одеялом не накрылись… И папа, он ее обнимал…
– Ну, все!
– Я не хочу больше здесь оставаться!
– Хорошо, мы уедем сразу же. Как только свяжемся с берегом. Сегодня же…
– Ты обещаешь мне?
– Да.
– Ты обещаешь мне никогда на меня не кричать?
– Да, моя хорошая… Да… Прости меня.
Слезы Карлика моментально высохли. Сжав губы, она освободилась от моих объятий, – и я в который раз поразилась прихотливой смене ее настроений.
– Тогда идем – сказала Карпик полузадушенным, обессилевшим голосом.
…Пока мы добирались до рубки, меня не оставляло ощущение нереальности происходящего: оно казалось сном, чересчур детализированным, но все-таки сном Я поймала себя на мысли, что мне хочется сейчас же, немедленно прервать его или, во всяком случае, перебраться в другой сон, менее эксцентричный.
– Интересно – спросила я у Карлика, – это я в твоем сне или ты в моем?
– Думаешь, всего этого нет? – серьезно спросила Карпик.
– Думаю, что нет… Или так: десять против одного – сейчас мы приходим в рубку, а капитан уже на месте, возле своего штурвала. Нам делают втык за несанкционированное вторжение на служебную территорию. И депортируют в кают-компанию обедать. Тем более что по корабельному расписанию обед должен состояться через полчаса.
– Сто… Нет, тысяча против одного, что в этой дурацкой рубке никого нет. – Карпик проявила завидное здравомыслие. – Ты же знаешь, Ева, что чудес не бывает.
– Неужели? – Ко мне вернулось мое истерически веселое настроение. – А то, что мы проснулись утром и не застали никого из экипажа, – разве это не чудо?..
Перед дверью на мостик мы остановились и прислушались: по рубке явно кто-то прохаживался.
– Ну, что, – подбодрила я Карпика. – Одновременно просыпаемся, и все становится на свои места…
Больше всего желая именно этого, я толкнула дверь.
И увидела Антона.
Такой же всклокоченный, как и встреченный нами в коридоре губернатор, он стоял перед никому теперь не нужными навигационными приборами. И на лице его прочно держалось выражение сосредоточенной скуки. Беглого взгляда на нейрохирурга было достаточно, чтобы сообразить, что все эти приборы для него – филькина грамота.
– Добрый день, – вежливо сказала Карпик. Она уже окончательно пришла в себя, и слезы высохли. Только на щеках остались бороздки.
– Уж не знаю, добрый ли… – промычал Антон, – кто-нибудь объяснит мне, что происходит?
– Боюсь, что всех, кто может что-то объяснить, мы некоторое время не увидим. Надеюсь, что короткое. – Я деловито подошла к трубке внутренней связи. – Нужно собрать всех и подумать над тем, что произошло.
– Я уже объявил, – сказал Антон. – Сбор через двадцать минут в кают-компании. Посмотрим, кто явится…
…Явились все. Или почти все – не хватало только Клио и Сокольникова. По здравом размышлении все сошлись на том, что беспокоить парочку не стоит: уж очень хороша была вчера Клио, подключив к обольщению банкира-спасателя тяжелую артиллерию своего голоса. Впрочем, о вчерашнем дне никто не вспоминал. Все предпочитали думать о сегодняшнем утре. И больше того – о сегодняшней ночи.