— У вас такое же небо? — спросил Марат.
— У нас голубее.
— И так же много звезд?
— Иногда даже больше.
— Ты часто смотрела на вечернее небо?
— Я еще не смотрела. Мала была, когда улетали.
— Я просто забыл…
— Всего не запомнишь…
— Просто мне хотелось, чтобы ты это видела собственными глазами, как и я.
— Я еще увижу.
— Нам тогда уже будет…
— Все равно я буду смотреть на небо над головой.
«Наша привычная атмосфера в этом случае становится помехой, из-за нее тот купол над нами не существует в неизменности. Зимой, когда воздух холодный и становится как бы хрустальной оболочкой, звезды светят ясными, но недоступно-холодными глазами — и под теми взглядами ежишься и чувствуешь собственное бескрылье; чтобы весной, когда воздух движется теплым потоком и дух забивает запах влажной земли, звезды напухали, как почки ивняка; чтобы летом, после жаркого дня, звезды отдыхали, как уставшие пляжники.
В первую половину осени, в безлунные ночи, небо становится моим. Оно в это время глубоко темнотой. Я всматриваюсь в небо — и на дне пропасти появляются новые звезды, меньших величин. Потом все сливается в белое пятно. Это не от неподвижности, просто звезды, как капли воды, слились. У меня хорошее зрение, и я собираю много капель.
Я вглядываюсь в белое пятно, в этот конус, обращенный ко мне основою, а вершина его темноватая. Конус втягивает меня своей пустотой; я знаю, что за вершиной его увидел бы тоже конус — и так до бесконечности, и я не верю, что там никто меня не ждет», — думал Марат, наблюдая издали старт.
Тот корабль имел особые стартовые двигатели. Он бесшумно оторвался от земли и медленно поплыл в небо. И Марат знал, что до тех пор, пока не заревут двигатели ускорения, Ая может видеть, как уменьшается костер на Земле, как будто в давние времена огонек маяка для парусника, что покинул гавань.