Кроме того, разве не проверен этот факт? При этой мысли я встал, пошел взять из моей библиотеки книгу Дентона: «The Soul of Things» («Душа предметов») и принялся читать необыкновенные факты, о которых серьезно рассказывает американский писатель. Описанный у него субъект как бы находил память у материальных предметов: на них оказывались запечатленными образы событий, происходивших вокруг, и по острию каменной стрелы он узнавал доисторического ремесленника, который ее обделывал; современный мамонту охотник, который прилаживал ее к куску дерева, появлялся в свою очередь, бродя по лесам из необыкновенных деревьев и преследуя неведомых животных, от которых он едва только начинал отличаться.
Потом я пробежал подробные отчеты об опытах, произведенных Рише, Лоджем, Ходжсоном, Миерсом и другими над госпожой Пайпер. Эти опыты, по-видимому, доказали существование особой чувствительности у этой дамы. Какая-нибудь драгоценность вызывала у нее образ тех, кто ее носил; взяв ее в руки и как бы разбирая таинственные надписи, она описывала характер и главнейшие события из жизни ее прежнего владельца. Взгляд этой женщины, казалось, пронизывал завесу, разделяющую миры.
Был ли Леир чувствителен к этим таинственным влияниям? Не подействовало ли, без его ведома, на его ум нежное благовоние, которым были пропитаны коралловые четки, и не оно ли нарисовало ему в видении место, где жил тот, кто молился, перебирая их своими благочестивыми руками? Не заключается ли именно в молитве, акте, концентрирующем мысли и обнаруживающем желание, особенно сильное и энергичное влияние? Так блуждали мои мысли; я дошел до того, что стал приписывать обыкновенным четкам, которые нашел Леир, всевозможные чудесные свойства и таинственную власть.
Но маятник устремился в противоположную сторону: я начал улыбаться над собственным легковерием. Несколько недовольный собой, я вышел на свою ежедневную прогулку.
Однако, приключению Леира было суждено, раз вмешавшись в мою жизнь, увлечь меня, против воли, к необыкновенным умозаключениям. В самом деле, на другой день мой странный пациент опять пришел ко мне; была половина восьмого утра.
— Я пришел рано, — сказал он, — потому что в четверть девятого уже должен наблюдать за практическими работами. Я позволил себе побеспокоить вас, так как приношу новую подробность, которая вас может заинтересовать. Я проник за решетку. Вы дали мне превосходный совет.
— А! — сказал я с некоторым любопытством. — Расскажите мне это.
— Вот что со мной произошло. Мое сновидение опять возобновилось нынешней ночью. Дойдя до решетки, я пожелал пройти ее. Я тотчас же очутился по ту сторону и не заметил, каким способом переправился через ограду. Это произошло мгновенно. Тогда я направился к дому и по хорошо содержанному парку дошел до террасы, идущей вдоль фасада дома. Я поднялся по широкой лестнице в семь ступеней. Терраса имеет около четырех метров ширины; длина ее равна приблизительно двадцать одному метру. Она обнесена каменной балюстрадой, на которой стоят вазы из разрисованного фаянса. В этих вазах, с голубыми узорами по белому фону, растет красная герань. По фасаду имеется семь окон, а с каждой стороны входной двери — по три.
Но со мной произошло что-то странное; я мог управлять собой до самой террасы без малейшего затруднения; придя же туда, оказался принужденным гулять между окном, о котором я вам так часто говорил, и дверью. Напрасно было мое твердое желание перейти эти границы; я чувствовал то непреодолимое сопротивление, с которым я теперь уже освоился. Я продолжал эту прогулку до тех пор, пока не проснулся; я сосчитал шаги, которые надо было сделать, чтобы дойти от средины террасы до конца, и это позволяет мне сообщить вам о ее размерах. Я сосчитал фаянсовые вазы, украшающие балюстраду: их восемь. На террасе были тростниковые стулья и кресла; три стула и два кресла. На одном из последних лежала книга: я хотел ее перелистать, но не смог. Рука моя не испытывала ни малейшего ощутительного сопротивления, и мне казалось, что пальцы проходят сквозь книгу. Вместе с тем, я чувствовал, что хожу по полу, оказывающему сопротивление, и наблюдал невещественность только по отношению к предметам, которых касался. Мои осязательные ощущения, однако, не вполне исчезли, так как я воспринимал очертания предметов; но они не имели для меня никакой материальной реальности, являясь как бы призрачными. Я отдал себе в этом отчет, когда беспрепятственно прошел сквозь кресло и балюстраду; миновав последнюю, я оказался висящим в воздухе; я подумал, что сейчас упаду, и внезапно проснулся: я еще дрожал. Сердце сильно стучало, и я боялся, что оно разорвется. Холодный пот выступил у меня на лбу, и я так взволновался, что мне сделалось дурно. Умоляю вас, доктор, избавьте меня от этих кошмаров, которые, в конце концов, делают меня серьезно больным.