Корделия перестала тревожиться. Они чуть не попались, но спаслись благодаря случаю и предприимчивости Стивена. Помехи никуда не делись, но, по крайней мере, можно не бояться немедленного разоблачения. Она отвязала платок и начала раздеваться. Из-за ужасной паники они не договорились о новой встрече. Но это не так уж важно. Главное, опасность миновала. "Господи, если мне суждено порвать с моей теперешней жизнью, сделай так, чтобы это произошло честно и открыто, а не тайком; чтобы мне не изведать позора быть застигнутой на месте преступления!"
Корделия сложила одежду и опустилась на колени, не зная, о чем еще молить Бога. В гардеробной послышались шаги.
Она вскочила, обернулась и отступила назад, к изголовью кровати, не спуская глаз с медленно открывающейся двери.
Это был Стивен.
Без шляпы, в старом твидовом сюртуке, серых панталонах и мягких башмаках на каучуковой подошве. Он щурился от света. Они воззрились друг на друга.
— Стивен! Разве ты не получил мое письмо?
— Получил, — хмуро ответил он. — Что произошло?
— Они решили, что это воры, и обратились в полицию. Дом охраняется.
— Полиция? Это меня не волнует. Тебя не заподозрили?
— Нет. Как ты сюда попал?
— Как вчера — через окно. Практика — великое дело. Корделия схватила свой капот и запуталась в нем.
— Когда я услышала шаги, то чуть не умерла от страха.
— Ты меня боишься?
— Нет. Но вдруг кто-нибудь заметил?..
— Не может быть. На улице черно, как в угольном погребе.
— Я же просила тебя не приходить.
— Знаю. — Он пристально смотрел на нее; в глазах читалась мрачная решимость. — Делия, ты можешь говорить что угодно — все это без толку. Завтра вернется Брук. Я должен был увидеться с тобою сегодня.
— Ты сошел с ума!
— Нас здесь могут услышать?
— Нет — если будем разговаривать тихо.
— Твоя дверь заперта?
— Нет.
Он пересек комнату и осторожно повернул ключ в замке. Корделия стояла возле кровати в белом капоте и белой ночной рубашке, заложив руки за спину и следя за ним лихорадочно блестевшими глазами.
Какой-нибудь пустяк способен в корне изменить тональность свидания. Казалось, поворот ключа начисто вымел из их памяти все, сказанное до сих пор, а также события прошлой ночи, мысли о полиции, страх разоблачения — все на свете. Они были одни в запертой комнате, надежно укрытые от посторонних глаз, наедине со своей великой тайной. Стивен обернулся и вперил жгучий взгляд в Корделию. Она не отвела глаз.
Он приблизился. Она была так молода и беззащитна. Он не сомневался в своей любви. Она положила руки ему на плечи, отчасти для того, чтобы удержать его на расстоянии, и, как могла, сопротивлялась его объятиям, но в самом этом сопротивлении сквозила любовь.
— Не волнуйся, любимая, прошу тебя. Тебе нечего бояться. Ведь мы любим друг друга, правда? Это единственное, что имеет значение. Нельзя всю жизнь прожить несчастной и одинокой. Какой смысл бороться с собой?
Он продолжал говорить, а она вслушивалась — не в слова, а в интонацию. На нее нахлынула теплая волна и смыла остатки сопротивления. Корделия стояла на краю пропасти, не чувствуя времени, и наконец настал момент, когда вся прошедшая жизнь перестала существовать, и она позволила себе сойти с ума и ринуться в бездну.
Глава XVI
Брук был в приподнятом настроении. Он получил письмо из Атенеума, с приглашением в следующем месяце выступить у них с чтением своих стихов. Он годами мечтал о подобной чести, и она свалилась на него как раз вовремя: когда его самоуважение достигло низшей точки.
К тому же Брук неплохо себя чувствовал, что случалось крайне редко. Забыв печали, он с воодушевлением беседовал с женой и даже не огорчился из-за того, что она в его отсутствие трижды побывала в красильне. Будь Корделия в настроении, она оценила бы это по достоинству, поняла бы, что он жил с постоянным ощущением своей неполноценности и только во имя самозащиты сопротивлялся переменам.
Они обсудили предстоящий летний отдых.
Наконец Брук что-то заметил и встревожился.
— Что с тобой, дорогая? Только не говори, что ты неважно себя чувствуешь.
— Я прекрасно себя чувствую, — ответила она. — Просто сегодня очень душно.
— Ты по мне скучала?
— Конечно.
— Тебя кто-нибудь навещал?
Она поведала ему о гостях в пятницу.
— В пятницу? — удивился Брук. — Ты имеешь в виду — вчера?
— О… Неужели это было только вчера? А мне показалось — сто лет назад.
— Все-таки что-то случилось, — настаивал он. — Отец?..
— Нет-нет. Никто и ничего, я же сказала. Просто на меня давит зной. Пойду прилягу.
— Как хочешь, родная.
Прилечь — но не спать. Разве пятница была вчера? Нет, это было давным-давно — в какой-то другой жизни. За несколько часов можно прожить целую жизнь. Вначале, при первых поползновениях Брука доказать ей свою любовь, Корделия почувствовала дурноту, гнев, унижение и дикий страх перед неизбежным разоблачением. Он не мог выбрать худшего момента — когда еще были свежи воспоминания о прошлой ночи. Корделия принимала ласки мужа с таким же отвращением, как если бы знала, что в гардеробной прячется мистер Фергюсон.
Брук больше не донимал ее расспросами, но время от времени бросал в ее сторону удивленный взгляд. Как большинство болезненных людей, он был вечно погружен в собственные ощущения, однако его нельзя было обвинить в нечуткости; он угадал перемену в отношении Корделии, хотя и был далек от понимания истинной причины.
Корделия давно не видела Стивена. Она не покидала Гроув-Холла, даже написала матери, что помогает мистеру Фергюсону и поэтому не сможет какое-то время бывать у них — примерно с месяц. Потом она нажала на Брука, и он в конце концов согласился уехать, так что оставшуюся часть июля они провели в Саутпорте. Корделия прилагала бешеные усилия, чтобы воскресить в своем сердце любовь к мужу, но эти попытки были обречены на неудачу, потому что нельзя воскресить то, чего никогда не существовало в природе. Даже если она вдруг разлюбит Стивена, это ничего не изменит.
Брук совсем потерялся в догадках, пытаясь объяснить кое-какие признаки, которые ей не удалось скрыть. Его собственная страсть к Корделии, разбуженная этой неожиданной переменой, обрела второе дыхание. В результате они стали добрее и терпимее друг к другу.
Она не знала, что предпринимает Стивен для того, чтобы увидеться с ней, знала лишь, что он потерпел поражение.
На самом деле таких попыток было одна или две, да и те предприняты без особого рвения. Почти все то время, что супруги отдыхали в Саутпорте, Стивен провел в Лондоне.
Однажды в конце июля, вечерней порой, он шел по фешенебельной улице в районе Мейда-Вейл. Дойдя до небольшого коттеджа, он остановился и постучал. Дверь открыла горничная. Он осведомился, дома ли миссис Кроссли. Девушка получила это место совсем недавно, и ему пришлось назвать свое имя. После продолжительного ожидания она провела его в белую гостиную. Там никого не оказалось, однако на столе лежало явно только что оставленное рукоделие.
Стивен огляделся, выглянул в окно и понаблюдал за наемным экипажем, в который как раз садился пассажир. Потом взял книгу и прочел название.
Вошла молодая женщина.
— Как ты, дорогая? — спросил он. — Не знала, что я в Лондоне? Вот, решил устроить тебе сюрприз. Ты прекрасно выглядишь.
Это была женщина лет двадцати пяти, со стройной, соблазнительной фигурой. При виде Стивена в ее красивых черных глазах вспыхнули огоньки, но что-то в интонации его голоса заставило их погаснуть.
— Вот уж точно сюрприз, — произнесла она. — Хочешь чаю?
— Я уже пил, но — спасибо, не откажусь.
Они немного поболтали о том, о сем, пока горничная накрывала на стол. Стивен был разговорчивее, нежели обычно, а она, напротив, больше слушала. Понемногу его непринужденное оживление помогло ей оттаять.
— Как тебе нравится в Манчестере?
— Превосходно. Я уже освоился.