— Добрый вечер! Билет, пожалуйста. Место 12, проходите.
В купе пока никого не было, и мы спокойно распихали сумки под нижней полкой.
Пассажиры постепенно заполняли вагон. Мы стояли и смотрели друг на друга.
— Ладно, иди, — сказала Марина, — долгие проводы — лишние слезы…
Я потянулся поцеловать, но она отстранилась.
— Не надо, — кажется, душой она уже была там в Приморье.
— Спасибо, Марина, — выдавил я. — За всё.
Она подняла на меня глаза. Взгляд долгий, глубокий, словно пыталась заглянуть не в зрачки — а глубже, туда, где прятался Марк Северин или уже затаившийся Михаил Ким. Или просто прощалась.
— Береги себя, — сказала она тихо. И вдруг — легкое, почти невесомое прикосновение ее пальцев к моей руке.
Я вышел на перрон. Поезд тронулся не сразу. Несколько долгих минут я смотрел на темное окно, надеясь увидеть ее силуэт, но она не подошла. Потом состав медленно, со скрипом, пополз, набирая ход. Последний вагон скрылся в темноте, оставив после себя чувство звенящей пустоты.
Я постоял еще немного, глядя вслед ушедшему поезду, в голове крутилась дурацкая песенка:
'А когда поезд уходил — огни мерцали, огни мерцали, когда поезд уходил.
А поезд «чух-чух-чух» — огни мерцали, огни мерцали, когда поезд уходил'.
На душе было так тоскливо, что я купил в вокзальном ресторане бутылку водки, приехал домой и пил её в одно рыло, не стыдясь размазывая слезы и сопли. От меня словно отрезали часть не знаю чего, души или тела…
Еще раз оглядевшись, я вынес из комнаты грязные носки, заодно смахнув ими пыль с куцей мебели. После некоторого колебания постельное бельё решил не менять: не факт, что дело до него дойдет, да и не такой уж королевой казалась эта Наташа. Хотя, признаться, толком её даже не рассмотрел на той свадьбе — только симпатичный силуэт в полутьме ресторанного коридора и смутное ощущение свежести, молодости.
А вот душ следовало принять. Хотя бы для ощущения уверенности в себе.
Слава богу, в выделенном мне блоке, имелся санузел, где был не только унитаз, но и душевая лейка над эмалированным корытом, жалким подобием ванны. Тем не менее соседи по этажу, называли меня буржуем и частенько напрашивались помыться, особенно девушки, и заодно состирнуть бельишко. Альтернативой был общий душ на первом этаже, но там за девушками постоянно подглядывали. В перегородке, отделяющей мужское отделение от женского, все время кто-то проверчивал дырочки.
Казалось бы, вокруг полно молодых спортивных девок, а я ищу где-то на стороне. Но, во-первых, есть проверенное жизнью правило — не иметь интимных связей, там, где живешь, дабы в дальнейшем бывшие подружки не отравляли тебе жизнь. А во-вторых (и главных), я не мог им всем простить, что они видели меня паралитиком, недвижным калекой, ходящим под себя. Это я мог простить только Марине, но она не в счет.
Странное чувство — в теле двадцатиоднолетнего Михаила я нервничал перед свиданием как подросток, хотя память семидесятилетнего Марка хранила сотни таких встреч. Очевидно, Михаил не был ловеласом.
К четырём всё было готово, я лежал на кровати и, коротая время, читал Стругацких — «Понедельник начинается в субботу». В прошлой жизни эта книга для меня была классикой, а здесь — свежая новинка.
Точно в назначенное время — 18.00, я подошёл к метро «Сокол». Народу было много и, чтобы не потеряться в толпе, я решил стоять прямо у выхода с эскалатора — так, чтобы можно было сразу увидеть друг друга. Как сегодня могла быть одета Наташа, я не знал, да и вообще, как выглядела — плохо помнил. Поэтому больше надеялся на то, что девушка сама ко мне подойдёт.
Пропустив очередной поток граждан, я проскочил внутрь и встал на самое видное место в двух шагах от эскалатора. Из-под земли на меня выплывали фигуры в военной форме и в штатском, мужского и женского пола, молодые и старые. Почти у каждого на лице ничего кроме усталости…
Вдруг я увидел её. Она так неожиданно шагнула ко мне с эскалатора, оторвавшись от общего потока, что я немного опешил.
Наташа оказалась совсем не такой, какой я её смутно помнил с вечера свадьбы. При дневном свете и без парадного макияжа она выглядела юной, почти девочкой — хрупкая фигурка в простом песочного цвета пальто. Каштановые волосы собраны в высокий хвост, открывая чистое лицо с россыпью веснушек на носу. Глаза — большие, серые, с поволокой, смотрели с лёгким любопытством и тревогой. В ней не было ничего от тех опытных, искушённых женщин, с которыми я привык иметь дело в своей прошлой жизни. Это была сама невинность, облачённая в советский габардин и туфли-лодочки, купленные, наверное, к выпускному.