Выпили. Коньяк был великолепным. Но во рту остался тревожный привкус.
— Стасик ввел в курс, — Нуждин положил на тарелку кусок осетрины. — Музыкой решил заняться? Ансамбль? Это что-то новенькое.
— Ищу себя, Борис Алексеич, — уклончиво ответил я. — Ребятам талантливым помочь хочу. А для этого аппаратура нужна.
— И почем нынче талант? — Нуждин усмехнулся, но глаза остались холодными.
— Пять тысяч для старта, — сказал я твердо.
— Продюсер… — протянул он задумчиво. — А со спортом — всё? Совсем?
— Травма не позволяет, — я потер шею. — Врачи запретили нагрузки.
Он кивнул. Пожевал осетрину.
— Десять, — сказал он вдруг.
— Простите? — я не понял.
— Вернешь десять. Через месяц. Ровно.
Я, что-то такое и предполагал, поэтому быстро прокрутил в голове калькуляцию. Икра. Продажа. Сорок пять тысяч… ну, минус доля Стасика, минус накладные… допустим, сорок. Десять отдать Брюсу — тридцать в остатке. На аппаратуру хватит, и еще останется на жизнь и первые шаги группы. Рискованно, но… игра стоила свеч. Особенно когда других свеч нет.
— Идет, — сказал я.
— Не торопись, — Нуждин отпил коньяку. — Деньги — это просто деньги. Мне от тебя еще кое-что нужно будет. Услуга за услугу.
Вот оно. Я знал, что дело не ограничится процентами. Чего ему эти проценты? При его оборотах — копейки.
— Какая услуга, Борис Алексеевич? — спросил я, готовясь к худшему.
— Племянница у меня есть. Анечка. Восемнадцать лет. Голос — ангельский. Поет — душа плачет.
Ну, конечно. Талантливая племянница у криминального авторитета — классика жанра. Сейчас он попросит сделать из нее вторую Пугачеву (вернее первую, Алла в это время еще за еду работала).
— И?
— Поможешь девочке. Ты ж теперь у нас продюсер. Ансамбль у тебя будет. Ну, пристроишь ее как-нибудь. Песенку напишете, на сцену выведешь. Чтоб талант не пропал.
Внутренне я застонал. Пристроить бездарную девицу… Это было хуже, чем везти контрабандную икру.
— Я не против помочь, Борис Алексеич, — осторожно начал я. — Но надо бы послушать сначала. Талант — вещь тонкая…
— Талант там — во! — Брюс стукнул кулаком по столу так, что бокалы звякнули. — Музыкальную школу закончила! Скрипка, фортепиано! Романсы как запоет — все бабы ревут! Так что слушай сюда: поможешь Анечке. Это условие.
— Хорошо, — кивнул я, чувствуя себя идиотом. — Но, Борис Алексеич, тут такое дело… Раскрутка таланта — это ж вложения! Стихи, музыка, аранжировка… На студии записать… Может, процентик по займу скинем? В счет будущих инвестиций в Анечку?
Брюс посмотрел на меня с новым интересом. Даже усмехнулся.
— А ты, Кореец, шустрый! Коммерческая жилка прорезалась? Хвалю! Может, и правда из тебя толк выйдет. Но… — он назидательно поднял палец. — Это два разных вопроса. Процент приучает к дисциплине и порядку. Маленький процент плохо приучает, большой — хорошо. Вот когда будешь готов отдать, тогда и покумекаем на эту тему.
— Договорились, — я постарался изобразить радость. — Когда с Анечкой можно познакомиться?
— После Красноводска, — отрезал Нуждин. — Как денежки вернешь.
Он все знал. Стасик слил ему весь расклад про икру. Плохо. Значит, я на крючке не только по деньгам.
— Лева! Отслюнявь товарищу, — кивнул Брюс бухгалтеру.
Тот достал из портфеля пухлую пачку сотенных в банковской упаковке. Отдал мне.
— Пересчитай, — приказал Нуждин.
Пятьдесят бумажек с Лениным. Солидно. В 69-м на эти деньги можно было «Москвич 408» купить. Если повезет.
— Верно, — сказал я, убирая деньги во внутренний карман пиджака.
— Расписочку набросай, — Нуждин пододвинул блокнот и ручку «Паркер».
Я написал: «Я, Ким Михаил… обязуюсь вернуть Нуждину Б. А. десять тысяч рублей… срок… подпись».
— Вот и ладушки, — Брюс удовлетворенно кивнул, пряча мою расписку. — Ну, давай за сделку! Чтоб все у тебя срослось! И у Анечки моей — тоже!
Мы выпили еще. Коньяк уже не казался таким вкусным. Во рту был привкус металла. Я только что продал душу дьяволу. Или, по крайней мере, взял у него в долг под залог будущего.
— Свободен, Кореец, — сказал Нуждин, давая понять, что аудиенция окончена. — Возникнут терки — Стасик знает, как связаться.
Я поднялся.
— Благодарю, Борис Алексеевич.
— Рано благодаришь, — отрезал он.
Мы со Стасиком вышли из кабинета, снова через кухню, и только на улице я смог нормально вздохнуть. Ночной воздух после дождя был свежим и чистым.
— Ну вот, видишь, — Стасик закурил, выпуская дым. — Все путем. Брюс сегодня в духе. Могло быть хуже.