— А что бывает, когда он не в духе? — спросил я без особого интереса.
— Тогда… лучше не знать, — серьезно ответил Стасик. — Но ты не парься. Дело верняк. Привезешь икру — отобьешь бабки с тройным наваром.
Я молчал. Пачка денег приятно оттягивала карман. Но чувство тревоги не проходило. Красноводск, икра, басмачи, Нуждин, Анечка… Слишком много неизвестных в этом уравнении.
— Кстати, — Стасик понизил голос. — Анечка эта… она Брюсу не племянница ни разу.
— А кто? — спросил я устало.
— Любовница, — усмехнулся Стасик. — Малолетка почти, а крутит им, как хочет. Он ей и шмотки, и цацки, и загранку… А теперь вот — звездой сделать решил.
— А поет-то она как? На самом деле? — спросил я без всякой надежды.
— Громко, — хохотнул Стасик. — Как сирена, если сирену за хвост дернуть. Шучу! Я в этом не разбираюсь. Поёт, да и поёт — главное, что Брюсу нравится. Но ты не дрейфь. Никто от тебя чуда не ждет. Сунешь ее пару раз на сцену в каком-нибудь клубе самодеятельности, запишешь на магнитофон пару песен — и папик будет счастлив. Отмажешься. На самом деле, может это и к лучшему — если Брюс тебе поддержку кинет, всё сразу упростится в жизни.
От сердца отлегло. Мелкая интрижка, а не судьбоносная миссия. Уже легче.
— Раньше сказать не мог? — проворчал я.
— А смысл? — пожал плечами Стасик. — Да может Брюс только из-за этого и согласился тебе денег дать. Бабки-то нужны? Вот то-то же.
Итак, куш был обещан, мосты сожжены, рубикон нелегальной коммерции почти перейден. Оставалось самое простое — смотаться в туркменскую глухомань и привезти оттуда полцентнера буржуйского деликатеса. Плевое дело.
Стасик оперативно связался со своими контрагентами в Туркмении. Сигнал прошел: 450 банок отборной белужьей икры, фасовка экспортная, по сто двенадцать грамм чистого продукта в каждой, будут ждать московского гостя в Красноводске. Стеклянная тара, синяя крышечка, латинские буквы — все как положено для услады взора и желудка загнивающего капиталиста. Я прикинул вес брутто: сто шестьдесят грамм на банку, итого — семьдесят два килограмма живого жемчуга. Нехилый груз получается — как два чемодана кирпичей.
«Почему четыреста пятьдесят банок, а не пятьсот?» — спросит дотошный читатель, привыкший к круглому счету. Отвечу: потому что даже в рамках такой высокорентабельной операции никто не отменял накладные расходы. Командировочные и суточные мне, подпольному коммерсанту, не полагались. А дорога дальняя, питание трехразовое (хотя бы чай с сахаром), ну и всякие «непредвиденные обстоятельства», которые в нашей стране самые что ни на есть предвиденные — от вымогательства транспортной милиции до банальной необходимости дать на лапу проводнику. Поэтому пятисотку пришлось отложить на всю эту прозу жизни.
Как-то сразу мне стало ясно, что в одиночку эту операцию я не потяну.
Туда с нехилыми бабками, оттуда с икрой — ограбят, убьют, закопают где-нибудь в Кара-Кумах или утопят в Каспийском море, и никто никогда не узнает, где сгинул продюсер из будущего. Даже если в газетах напечатают «пропал без вести», кто будет искать? Сдох Трофим, да и хер с ним.
И я принял решение — пошел на почту и отправил телеграмму в Уссурийск. Длинную, как очередь из Калашникова: «КОЛЯ СРОЧНО НУЖНА ТВОЯ ПОМОЩЬ ТЧК ЕСТЬ ДЕЛО ТЧК ДЕНЬГИ БУДУТ ТЧК МИХАИЛ»
Через день получил ответ, такой же лаконичный: «ВЫЛЕТАЮ РЕЙС 4269 ДОМОДЕДОВО ТЧК ВСТРЕЧАЙ ТЧК КОЛЯ»
Наши с Колькой дороги разошлись, когда меня призвали в армию. На его долю выпала другая судьба — корейцев в армию не брали, у них и паспортов советских не было. Но мы изредка переписывались. Из коротких Колькиных писем, полных недомолвок и иносказаний, я понял, что друг мой пошел по скользкой дорожке. Занимался браконьерством в приграничных районах и контрабандой в Китай — меха, золото, женьшень. Целая система, отлаженная десятилетиями.
Однако в свете нынешнего обострения отношений между КНР и СССР и жесткого перекрытия границы, свой преступный промысел он потерял. Сидел на мели в Уссурийске, прожигая последние накопления и явно нуждаясь в деньгах, чем я и решил воспользоваться. Кто еще, как не Колька Ли, знает все тонкости теневых сделок с восточным колоритом? Кто еще сможет прикрыть спину, когда вокруг одни чужие?
Глава 8
Я спокойно уселся в автобус и прибыл в Аэропорт за час до прибытия Колькиного рейса.
Домодедово. Храм советских авиалиний и базар-вокзал в одном флаконе. Суетящийся муравейник. Пахло потом, незамысловатым парфюмом, сигаретным дымом и сбывающимися надеждами. Куртки, авоськи, фанерные чемоданы, перетянутые бельевой веревкой. Плачущие дети, которых шлепали уставшие мамаши. Репродукторы особенно гнусно искажали голоса дикторов. Казалось, кто — то нарочно, чтобы разозлить толпу, приставил ко рту гребенку и бубнит в нее через газету, отчего каждый звук так невыносимо дребезжит и вибрирует.