…Шумные незнакомцы у окна вдруг притихли, потом встали и, не чокаясь, кого-то помянули вполголоса. До моих ушей донеслось, что-то про самолет.
Точно, это они про разбившийся под Днепропетровском АН-24. Погибли все, кто был на борту. Кажется, третьего августа это случилось. В газетах об этом — ни слова. У нас не принято расстраивать советских людей печальными известиями. У нас всегда все хорошо. Но сарафанное радио работало исправно — шила в мешке не утаишь. Слухи они как тараканы — всегда найдут щель.
Размышляя, я не спеша ел гороховый суп, попивая пивко. Колька же свой двойной плов умял за пять минут. Сидел теперь довольный, щурил свои и без того узкие глаза и лениво тянул пиво. Вот она, таежная закалка — ешь быстро, пока не отобрали.
Тем временем пришло время «обеда», в столовую ввалилась, громко обсуждая дела и новости, толпа людей в синих и белых халатах. Рабочие опытного производства и инженеры конструкторского бюро. Мигом в зале стало тесно и шумно. Народ бегал с уставленными тарелками подносами, искал свободные столики.
Колька встал из-за стола.
— Я пока на улице покурю. Ты доедай не торопись — тот, кто тщательно жует, до коммунизма доживет!
Не успел он выйти, как за наш столик плюхнулись трое работяг в промасленных спецовках. По виду — грузчики. Лица красные, глаза блестят — явно уже приняли на грудь для аппетита. И, судя по бутылкам пива на подносе, собирались продолжить банкет.
— Как пивко, браток? Не кисло? — добродушно поинтересовался один из них, самый говорливый.
Я пожал плечами. Пиво «Жигулевское» — оно всегда немного кислое. Это его фирменный стиль.
— Пить можно.
Щелкнули, слетая крышки, теплое пиво полилось в стаканы.
— Погодьте-ка! — остановил их третий, седоватый мужичок с лицом старого мастера, натруженными руками и подозрительно добрыми глазами наставника молодежи. Он извлек из бокового кармана комбинезона плоскую металлическую фляжку. — Для аромата!
Скрутив крышку, плеснул каждому в пиво прозрачной жидкости. Те одобрительно заурчали.
— Хлопнешь с нами? — предложил он мне.
— Водка? — подозрительно поинтересовался я.
— Обижаешь! Спирт! Чистый, как слеза комсомолки! Экстра!
— Нет спасибо, — я поспешно допил свое пиво и засобирался.
— Зря! — сказал «наставник». — «Ерш» — он слаще белорыбицы! Душу лечит, печень веселит!
Собутыльники одобрительно заржали.
— Ну, за нас! Чтоб мы жили богато, а наша зарплата… — он запнулся, подбирая рифму, — … росла, как лопата!
Они с энтузиазмом чокнулись и жадно повлекли пиво к иссохшим губам.
Я, пожелал им приятного аппетита и понес свой поднос с грязной посудой на мойку. У батареи сиротливо стояли две пустые бутылки — полулитровка и «чекушка». Наследство футбольных болельщиков. Видимо, побоялись отдать их посудомойке — на стене висел грозный плакат, запрещающий приносить и распивать. Рядом с запретом был нарисован поучительный алкаш с фингалом и бутылкой «Московской» за пазухой, к которому уже спешили милиционер и дружинник с красной повязкой. Мораль сей басни была ясна: пить можно, но осторожно.
Наша дорога лежала в центр.
От завода до Бакунинской улицы, потом — на остановку напротив торгового техникума. Остановка была обозначена не столько табличкой на столбе, сколько характерным ковром из шелухи от семечек на асфальте. Лузгая их, народ коротал время в ожидании общественного транспорта. Рядом — газетные стенды, у которых топтались пенсионеры и прочие любители бесплатной прессы, экономящие две копейки на собственном кругозоре.
Отсюда в центр ходил двадцать пятый троллейбус и третий автобус. Автобус подошел первым. Пустой — все на работе, строят светлое будущее.
— Следующая — Спартаковская площадь, — прохрипел динамик. — Граждане, оплачиваем проезд! Совесть пассажира — лучший контролер!
Я бросил гривенник в прозрачную кассу — ящик с прорезью, напоминающий урну для голосования. Оторвал два билетика — маленьких, сереньких. Сели с Колькой на переднее сиденье.
Поскольку до коммунизма, как обещала партия, оставалось всего одиннадцать лет, людей усиленно приучали к сознательности. Раньше в автобусах хозяйничали суровые кондукторши с огромными сумками и рулонами билетов. Этих не проведешь! От пристального взгляда такой кондукторши не спрячешься, и руки сами лезут в карманы и кошельки за мелочью. Она громко, на весь салон кричала: «Не задерживаемся у дверей! Проходим в середину! Обилечиваемся, граждане!» А теперь — касса самообслуживания. И совесть. Правда, обычных контролеров почему-то не отменили. Наверное, с совестью у граждан были пока проблемы.