В этот момент я поймал себя на мысли: как причудливо тасуется колода судьбы — вот сижу я, вроде бы Михаил Ким, а на самом деле Марк Северин из 2023 года, на станции Ртищево, пью советское пиво и готовлюсь к авантюре с черной икрой. Скажи мне такое еще две недели назад — покрутил бы пальцем у виска.
Поезд снова тронулся, унося нас из Ртищево дальше на юг, к миражам астраханской жары.
Мы с Колькой, не сговариваясь, раскупорили по бутылке «Жигулевского». Пиво, конечно, отдавало солодом и с кислинкой, но в условиях поезда даже оно казалось прекрасным. К тому же, Колькина фляга пошла в ход — по глоточку, для аромата. Мы пили и радовались жизни — или, точнее, тому ее суррогату, который был доступен двум парням с сомнительным прошлым и еще более туманным будущим, запертым в дребезжащей железной коробке. Колька травил какие-то байки про охоту на кабана голыми руками (явно преувеличивая масштаб трагедии для кабана), а я кивал. Когда воздух в купе стал плотнее, а запахи копченой оленины смешались с ароматом хмеля и пота, мы открыли окно. Сквозняк ворвался в купе. Прессу на столе пришлось прижать пустой бутылкой чтоб не раскидало.
— Пойду попудрю носик, — объявил я, когда пиво начало оказывать свое мочегонное действие, а Колька перешел к описанию размеров пойманного им тайменя (размером с небольшую субмарину, не иначе).
Железнодорожный гальюн встретил меня привычной симфонией запахов и звуков — лязг металла, плеск воды где-то в недрах вагона и специфический аммиачный амбре, от которого слезились глаза — из-за качки пассажиры мужского пола частенько не попадают струей в дырку. А мыли его, похоже, только на станции назначения. Сделав дела, я умылся ледяной водой из-под крана, что оказалось не так-то просто: вагон сильно шатало, и воду в пригоршнях донести до лица, не расплескав, удавалось через раз. Зато умывшись, почувствовал себя гораздо бодрее.
На обратном пути, в узком коридоре, я нос к носу столкнулся с нашей проводницей. Как я ранее выяснил, её звали Инна. Имя звучало неожиданно мелодично посреди этого железнодорожного царства. Она стояла у окна, подперев щеку рукой, и задумчиво смотрела на проплывающие мимо поля. На ней все та же ладная форма — пиджачок, юбка выше колен, берет на темных волосах. Усталость на ее лице смешивалась с какой-то неуловимой скукой.
И тут во мне проснулся старый Марк Северин, продюсер, умеющий обаять и уговорить кого угодно — от капризной звезды до несговорчивого чиновника из Минкульта. Тело Михаила Кима еще не до конца освоило эти приемы, но инстинкт взял свое.
— Инна, здравствуйте еще раз! — улыбнулся я своей самой обезоруживающей улыбкой. — А мы как раз тут с товарищем из глухой тайги обсуждаем превратности судьбы и качество советского пива. Не хотите присоединиться на пять минут? У нас как раз осталась непочатая бутылочка… холодная!
В карих глазах мелькнул интерес, смешанный с дежурной подозрительностью. Я заметил, что губы у неё необычные, с маленькими ямочками по краям рта, отчего кажется, будто она усмехается. От этой улыбки по всему моему телу пробежал теплый озноб.
— Ой, ну что вы, мне работать надо, — кокетливо ответила она, поправляя пилотку. — Да и не положено нам с пассажирами…
— Да какое там… пять минут — никто не заметит! — я включил все свое обаяние. — Мы люди тихие, интеллигентные… Просто скучно до чертиков. А вы тут одна, как луч света в темном царстве этого вагона.
— Ничего оно не тёмное, — вроде бы возмутилась Инна, но глаза смеялись.
— О’кей! — согласился я. — Тогда, одна, как солнце в светлом царстве этого вагона. Так пойдет?
— А вы сударь, льстец.
— Правду говорить легко и приятно! Так как, сударыня, неужели откажете двум путникам в глотке… э-э… культурного общения?
Я сделал шаг в сторону, приглашая ее пройти к нашему купе. Инна помедлила секунду, стрельнула глазами по коридору — не видит ли кто.
— Ой, ну, если только на пять минут… — и, едва заметно пожав плечами, скользнула мимо меня.
В купе Колька поднял на нас глаза, в которых читалось немое удивление: он явно не ожидал такого поворота. Но быстро сориентировался, молча подвинулся, освобождая место на диванчике.
— Вот, Инна, познакомьтесь, это Николай, — представил я Кольку. — Человек-легенда. Знает язык зверей и птиц, может развести костер трением мысли о дерево.
Колька хмыкнул, но кивнул проводнице с суровой вежливостью.