Инна сидела у окна, а Миша рядом с ней, и его бедро тесно прижималось к ее ноге, а рука поглаживала её коленку. Она не понимала, что с ней происходит. Ей было неловко находиться в купе, на диване так близко к этому парню. Следовало держать дистанцию, убрать его ласковую лапу с колена, но она сидела, как завороженная и ее обдавало волнами жара.
Миша был ей симпатичен. Высокий, широкоплечий, с лукавыми чуть раскосыми глазами и улыбчивым, красиво очерченным ртом. Он чем-то смахивал на Русика… Хотя скорее не внешне, а внутренне. От него исходили такие же невидимые флюиды, как и от Инниной первой любви. Бутылку шампанского они уже выпили, Михаил открыл портвейн. На закуску он по-джентльменски взял коробку конфет, но от жары шоколад расплавился, размазался по коробке. Инна взяла конфету и испачкала пальцы. Потянулась за полотенцем, но Миша перехватил ее руку.
— Погоди. — он вдруг поцеловал ее пальцы и слизнул с них шоколад. — Сладенькая…
Инна растерялась и замерла, забыв отнять руку.
Чтоб скрыть неловкость, неожиданно для самой себя вдруг принялась оживленно рассказывать:
— А вот помнишь, была такая песня, «О фонариках»? Наш бригадир велел, когда в поезд ревизоры садятся, в рубке эту пластинку ставить. Ну, чтоб всех проводников предупредить. А ревизоры не врубаются, идут себе с проверкой, а во всех вагонах из радиоточки несется: «Гори, гори, гори…» — проводники «зайцев» прячут, — говоря, она старательно не смотрела Мише в глаза, чувствовала: если посмотрит, сама растает, как конфета.
— Я знаю эту песню, — сказал он и голос его показался Инне каким-то глухим. — Она на стихи Михаила Светлова. У мамы была пластинка. Там еще такие слова есть: «Помню ночь над затемненной улицей, мы с любимой были рядом тут, и фонарик — вот какая умница! Вдруг погас на несколько минут…»
Миша перегнулся через неё и выключил ночник, потом потянулся к двери и щелкнул замком.
Инна ощутила, его горячие губы на своих, и сразу дыхание перехватило, словно ее неожиданно сбросили с обрыва в воду. Потом, задыхаясь от волнения, не могли долго оторваться друг от друга.
Первой опомнилась Инна.
— Что же это происходит? — с трудом переводя дыхание, она оттолкнула его, и вскочила с дивана. — Я сошла с ума?
— По-моему, со мной творится тоже что-то неладное, — хрипло выговорил Миша, вставая рядом с ней.
Она поправила упавшие на глаза пряди волос.
— Кажется, тебе пора идти…
— Можно я останусь? — попросил он.
Инна опустилась на диван, глядя перед собой. Миша сел рядом, осторожно приобнял за плечо. Молчание длилось целую томительную минуту.
— Так мне уйти?
— Наверное, нет, — шёпотом выговорила она, и обреченно подставила полуоткрытые губы, чем он немедленно и воспользоваться. Стал целовать, гладить и тискать уже по-взрослому. Сил сопротивляться не было… да и не хотелось противиться его ласке. Наоборот, она желала, чтоб не останавливался, а стал смелее и настойчивее…
Миша осторожно, не прерывая поцелуй опрокинул ее на полку, а потом, о боже, юбка поползла вверх… Мишины пальцы оказались на резинке трусов и потянули их в противоположном направлении. Как удачно, что на ней сегодня югославские трусики, купленные за сумасшедшие деньги, а не совдеповские панталоны — неудобно бы получилось.
«Нет, это не мыслимо и недопустимо!» — подумала Инна и приподняв попу, помогла столичному нахалу спустить предмет туалета. Пуговицы на блузке, она судорожными движениями расстегивала сама. А лифчик Инна принципиально не носила, её грудки, небольшие и упругие, в поддержке не нуждались. Миша тут же принялся целовать их, мусоля и покусывая соски. Инна выгибалась со стоном.
Эх, права была Люська… Стук колесных пар и мерное покачивание совпадают с биоритмом сексуальной чакры…
Впервые в жизни Инна испытала такое острое, радостное ощущение улёта в нирвану, впервые в жизни так исступленно и неистово обнимала мужчину, ощущая его плоть в себе, впервые позабыла, где она, и даже, кто она…
Теперь было немного стыдно… Она отвернулась, на ощупь торопливо поправила одежду, потом включила ночник.
Избегая смотреть Мише в глаза, нашла в сумке зеркальце, глянула в него, чтоб поправить волосы.
Какой кошмар! Щеки пунцовые, глаза блестят лихорадочно, губы просто фиолетового цвета. На люди так не выйти.
Миша взял ее за подбородок и повернул к себе. Несколько долгих секунд он смотрел на нее. так что Инна смущенно опустила глаза, а потом ласково сказал: