Дорога прошла на удивление спокойно. То ли капитан Хлопушин действительно мастерски вел свое судно, то ли Каспий смилостивился над старым буксиром и двумя контрабандистами-неофитами. Нас почти не качало, только мерный гул дизеля да плеск воды за бортом убаюкивали.
Проснулись мы резко, одновременно, как по команде. Причина была банальна — солнце. Оно било прямо в иллюминатор, превращая нашу маленькую каюту в раскаленную душегубку. Стены дрожали от вибрации, под койкой что-то мерно стучало и плескалось. Ощущение было, будто мы находимся внутри гигантского кипящего чайника.
— Подъем, морские волки! Прибываем! — раздался бодрый голос Тучкова из-за двери.
Мы с Колькой подскочили, как ошпаренные. Торопливо натянули штаны, кое-как умылись теплой водой из бачка над раковиной и выскочили на палубу.
Красноводск встретил нас… Да никак он нас не встретил. Унылый, пыльный порт на берегу мутного Каспия. Лес портовых кранов. Ни тебе чаек с криками, ни приветственных гудков. Просто серая пристань, запах рыбы и нефти, да равнодушные лица редких портовых рабочих. По качающимся, скрипучим сходням мы сошли с «Полюса» на твердую (относительно) туркменскую землю. Тепло распрощались с нашим экипажем — капитаном Хлопушиным и гением-механиком Тучковым. Расплатились еще вчера вечером, под покровом темноты, отсчитав оговоренную сумму — сто рублей за нелегальный трансфер под флагом рыбоохраны. Тучков деньги сгреб с видом человека, получившего Нобелевскую премию, а капитан только крякнул и сунул купюры в карман своей видавшей виды формы. «Удачной рыбалки!» — крикнул нам на прощание Тучков. Ага, спасибо, кэп.
Мы с Колькой, стараясь не привлекать внимания (хотя кто тут на нас смотрел?), направились к зданию Морвокзала — серому, приземистому строению с облупившейся штукатуркой и гордой надписью «Красноводск» над входом.
Внутри, в гулком и пустынном зале ожидания, пахло хлоркой и тоской. И тут я увидел их — телефоны-автоматы междугородной связи. Но какие! На стенах висели огромные белые пластиковые яйца, похожие на коконы каких-то инопланетных насекомых. Внутри каждого яйца был вмонтирован обычный телефонный аппарат. А над яйцами красовались таблички с названиями городов: «Баку», «Ашхабад», «Москва»…
Люди, звонившие по этим чудо-аппаратам, выглядели комично. Они втискивались под овальное пластиковое прикрытие, словно пытаясь спрятаться от враждебного мира, и кричали в трубку «Алле! Алле!», будто пытались докричаться до самого Господа Бога или, на худой конец, до московского коммутатора. Зрелище напоминало кадры из фантастического фильма про динозавров, которые выползают из гигантских яиц, оглядывают неуютный мир и с ужасом лезут обратно.
Я терпеливо дождался своей очереди к яйцу с надписью «Москва». Опустил пятнадцатикопеечную монету (которая тут же со звоном провалилась куда-то в недра аппарата), набрал междугородный код и номер Стасика. И, о чудо советской техники, почти сразу соединился! Стасик взял трубку моментально, словно сидел у телефона в ожидании.
— Мы на месте, — коротко сообщил я, стараясь говорить негромко, чтобы не привлекать внимания обитателей других «яиц».
— Понял, — так же лаконично ответил Стас. Голос его звучал напряженно, как в шпионском фильме. — Идите там же в ресторан при вокзале. К вам подойдут. Ждите.
Ресторан оказался под стать вокзалу — полупустой, с липкими столами и запахом вчерашнего перегара. За парой столиков сидели какие-то местные мужики, уже с утра поддатые, громко обсуждавшие что-то на своем языке. Из старого катушечного магнитофона, стоявшего на барной стойке, вполголоса хрипела какая-то восточная мелодия, навевая тоску.
Мы с Колькой выбрали столик у окна, с видом на пыльную площадь и одинокого верблюда, привязанного к столбу. Сели друг напротив друга. Некоторое время молчали, переваривая впечатления.
— Ну, с прибытием! — сказал я наконец, чтобы нарушить тишину.
— Я бы за отъезд лучше выпил, — мрачно отозвался Колька, оглядывая убогую обстановку.
Я не успел съязвить в ответ, потому что к нашему столику подплыл официант — опухший, необъятных размеров мужчина в засаленном белом кителе, который, казалось, вот-вот лопнет на его необъятном брюхе.