Остров оказался неожиданно большим, поросшим седой, выгоревшей травой и колючками — эдакая лысина посреди безбрежного Каспия. Ни одного деревца — только песок, известняковая белизна почвы да редкие темные кляксы жестких кустарников, разросшихся, как злокачественные опухоли. Взгляд тонул в этом однообразии, не находя, за что зацепиться.
Комплекс зданий бывшей метеостанции, куда нас привел капитан, выглядел так, будто пережил атомную бомбардировку. Три каменных барака, грузные, осевшие по самые окна в песок, иссеченные шрамами от дождей и ветров, оплавленные солнцем. На стене одного — остатки лозунга, выведенного когда-то густой масляной краской: «…ФЕВРАЛЯ 1966… СЛАВА КПСС». Февраль давно прошел, слава, видимо, тоже, остался только облезлый фасад и гулкий ветер в пустых оконных проемах. Рядом ржавел остов полузанесенного песком трактора «Беларусь», из земли торчали просмоленные доски развалившихся лодок, как ребра доисторических чудовищ. Дверь одного из бараков с жутким визгом раскачивалась на ржавых петлях, в стенах зияли дыры. Мертвая зона.
И разнотравье здесь было в основном сине-серое, цвета ветоши. Почва казалась известково-белой, на небольших барханах темными кляксами чернели колючки, разросшиеся до размеров кустарников. Справа показались серо-зеленоватые темные полосы.
Нас успели заметить — от метеостанции к нам потянулась странная делегация: какая-то женщина в парандже, малюсенький, смуглый до черноты усатый человек, высокий азиат скособоченный на одну сторону, мальчик в коротких шортах и еще несколько детей — мал мала меньше.
— Это что за богадельня? — хмуро поинтересовался Колька.
— Не обращайте внимания, — отмахнулся капитан. — компания местных придурков для отвода глаз, если вдруг проверка.
Делегация, не дойдя до нас метров десять, выстроилась в неровную шеренгу, словно почетный караул. Женщина в парандже молча уставилась в пространство. Дети захихикали. Кривобокий азиат что-то мычал себе под нос. А усатый карлик вдруг подскочил ко мне и, скаля желтые зубы, прошамкал:
— Эй, бача, папироска есть? Дай закурить!
Я пожал плечами — чего не сделаешь ради конспирации — и достал пачку «Беломора». Карлик с неожиданной резвостью выхватил пачку, вытряхнул из нее чуть ли не половину папирос и с щедростью восточного владыки раздал всем присутствующим, включая детей и даму в парандже. Те, кто постарше, тут же задымили, пуская колечки в каспийское небо. Младшие засовали папиросы за уши — видимо, на потом.
— Не наглей, Керим, — заметил ему капитан.
Карлик продолжал скалиться. Глаза у него были безумные.
По берегу озабоченно бродил какой-то мужик с большим шахтерским фонарем, по виду русский…или татарин, он приветственно помахал капитану, тот махнул в ответ.
— Руслан, где твои архаровцы? Почему не грузятся? Я долго ждать не могу.
— Не кипешуй, Михалыч, все под контролем! — зычно отозвался Руслан. Голос у него был сиплый, прокуренный. — Щас калады проверят, с рыбой будут! Керим! — рявкнул он на карлика. — Чего встал, идолище? А ну, метнулся за мужиками! Живо!
Карлик что-то промычал в ответ и припустил к баракам с такой скоростью, что его пятки засверкали.
— Он главный тут, — кивнул в сторону Руслана капитан, — Шеф лодок. Заправляет всем процессом. Люди как раз ушли калады проверять. Сейчас с уловом вернутся, он им светит, чтобы к берегу причалили правильно.
Я уже знал, что калада — огромная браконьерская сеть, длиной до километра, снабженная здоровенными крючками, на которые насаживается бедная рыба. Эти браконьеры несколько раз в день гоняли на своих лодках проверять улов. Лодки у них были под стать сетям — монструозные байды, способные нести тонну груза, оснащенные тремя, а то и четырьмя (!) подвесными моторами. Самые продвинутые ставили японские «Сузуки» — откуда только доставали? По бокам лодок были принайтованы дюралевые топливные баки, похожие на авиационные бомбы — «сигары», как их называли на местном сленге. С такими «торпедами» можно было уйти от любой погони.
Из бараков, позевывая и почесываясь, начали выползать мужики — заспанные, небритые, в грязных робах. Вид у них был самый что ни на есть бомжеватый. Но, увидев капитана, они моментально преобразились — вытянулись, натянули на лица подобие деловой озабоченности. Минута — и они уже бегут мимо нас к сейнеру, таща тяжелые деревянные ящики. В ящиках, пересыпанные колотым льдом, серебрились тушки осетров — результат вчерашней рыбалки.
— Живей, черти окаянные! — подбадривал их Михалыч. — Пойдемте, цех покажу, — сказал он нам.
Балычный цех, с жалюзи вместо стен, чтоб вялению не мешали прямо падающие лучи солнца. Осетровые, севрюжьи и белужьи балыки вялятся подвешенными на вышках и омываются прохладным воздухом от работающих вентиляторов. Гудит дизельгенератор.