— Слышь, Ким, — Колька говорил быстро, чуть стесняясь. — Я видел… как ты этого Петуха кинул… Здорово ты его! Ты где занимаешься?
Мишка пожал плечами. «Не хвастай», — говорил дед.
— Я вот книжку достал, — Колька вытащил из портфеля тонкую потрепанную брошюру. На обложке — схематичные фигурки борцов. «Вольная борьба. Приемы и техника». Издательство «Физкультура и спорт». — Хочу научиться. Только один не смогу. Давай вместе?
Так они и подружились. Колька жил недалеко от школы, в деревянном двухэтажном доме, в «корейском поселке». У них была своя комната, побольше Мишкиной конуры. Родители работали в гараже, и после обеда часа два комната была свободна. Они сдвигали стол, убирали стулья и расстилали на полу старое ватное одеяло. Изучали по книжке броски, захваты, удержания. Отрабатывали друг на друге до синяков. Иногда «проверяли» приемы на самых наглых одноклассниках — не злобы ради, а для практики. Скоро весь их класс и параллель… да и старшие классы знали: на этих двоих хвост лучше не заносить.
Тот последний визит к деду перед армией… Он до сих пор стоял в памяти особняком. Не просто прощание — скорее, перелом. Рубеж, после которого мир уже не мог оставаться прежним.
Вечер был тихий, таежный. В избе пахло дымом от печи, сушеными травами и чем-то еще — старым деревом, прожитой жизнью. Дед редко сидел без дела, но в тот вечер отложил и свои корешки, и нож для резьбы. Сидел напротив Мишки за грубо сколоченным столом, смотрел на него долго, изучающе, будто видел впервые. А потом достал из-под лавки пузатую бутыль из темного стекла, заткнутую деревянной пробкой. Плеснул в две щербатые глиняные чашки тягучую, пахнущую медом и травами жидкость. Медовуха. Мишка глазам не поверил — дед и алкоголь казались вещами несовместимыми.
— Пей, — сказал дед ровно. — Ты теперь взрослый. Солдат почти. Пора тебе знать… откуда ты есть пошел. Всю правду.
Мишка взял чашку. Руки чуть дрожали. Он чувствовал — сейчас произойдет что-то важное. Что-то, что изменит его представление о себе, о матери, о самом деде.
Дед отпил немного, помолчал, глядя на пляшущий в печи огонь.
— Мой отец… твой прадед значит, происходит из древнего рода янбани. Родственники последней императрицы Сунмёнхё. — начал он негромко. — Сам он был сэнсэем. Учителем. Когда японцы запретили обучать детей корейскому языку, мы убежали в Россию, на Дальний Восток. Здесь надеялись на лучшую долю. Пришли многие. Корё-сарам звались. Обжились, общину свою держали. Отец старейшиной стал. Детей учил. Русский язык тогда почти никто не знал. Еще он хануи был, что-то вроде, знахаря по-русски, и меня учил хангык — это медицина корейская, с древних времен. Мы на пару с ним всех корё-сарам в округе лечили. Да и русские к нам ходили — ни больниц ведь ни врачей тогда не было.
Кругом Гражданская война. Белые. Красные. Хунхузы. Но нас никто не трогал — уважали.
Он помолчал.
— А потом разошлись наши пути… Традиции… крепкие у нас традиции. Жениться — только на своих. Слово старших — закон.
Он снова помолчал, подбирая слова.
— А я… молодой был, горячий. Дурной. Встретил ее. Наташу. Твою бабушку. Русскую. Красивая была — белая коса до пояса, глаза как голубые озера. И я… полюбил. И она меня. Да так, что дышать друг без друга не могли.
Дед смотрел в огонь, и в отблесках пламени Мишке показалось, что морщины на его лице разгладились, и он увидел на мгновение того молодого, горячего парня, пошедшего против воли родни.
— Отец мой слышать не хотел. Другие старейшины общины — тоже. «Отрекись, — говорят, — от русской. Или мы от тебя отречемся». А как отречься? Это ж как руку себе отрубить. Я выбрал Наташу. Ушел. Порвал со всеми. Они меня прокляли, наверное… Построил вот эту заимку, подальше от людей. Егерем устроился. Тайга нас приняла. Жили мы тут… хорошо жили. Тихо. Вдвоем.
Он вздохнул.
— Потом в 30-м Анита родилась. Твоя мать. Радость наша. Смышленая девчонка росла, шустрая… Только вот… паспорта у меня не было. Да и кто б нам дал расписаться — корейцу без документов и русской? Так и жили, не по закону людскому, а по своему. Анитка — она вроде, как и незаконная получалась. Дитя тайги.
Мишка слушал, затаив дыхание. Картина мира трещала по швам. Мать — незаконнорожденная? Дед — изгой?
— А потом… тридцать седьмой год пришел, — голос деда стал глуше. — Сталин приказал всех корё-сарам отсюда выселить. В Казахстан, в Среднюю Азию… Куда подальше. Считали нас шпионами японскими, врагами народа. Мы от японцев бежали, мы их ненавидели. Какие мы шпионы? Начали хватать всех подряд, грузить в эшелоны. В вагоны для скота. Соседи наши, знакомые… всех под метелку. Дома, имущество, скотину, всё отбирали… с собой разрешили взять только самое необходимое: теплые вещи и продукты. Страшное время. Вот всё что у меня осталось от отца.