— Столько не сосчитаешь, — неожиданно усмехнулся Колька, обычно не склонный к публичным выступлениям.
Тут же откуда-то из толпы вынырнули девочки-малолетки и захихикали:
— Гонишь, да?
Колька, не говоря ни слова, спокойно подошел к турнику, подпрыгнул, легко ухватился за перекладину и начал подтягиваться. Четко, без рывков, с лицом человека, выполняющего рутинную работу.
— Десять, — начала считать собравшаяся толпа, — Двадцать… тридцать… сорок…
На пятидесяти он так же легко спрыгнул на песок и, отряхивая руки, с обезоруживающей простотой объяснил:
— Хватит. Покушал на свадьбе.
Толпа понимающе заржала. Качки уважительно кивнули. Малолетки смотрели на Кольку с внезапно проснувшимся интересом. Вот тебе и тихий Колька, скрытый резерв нации. Он же, не обращая внимания на произведенный фурор, побежал к морю — смыть трудовой пот.
А мы с Инной направились к кранчикам с пресной водой, смыли с ног налипший песок и соль, обулись и двинулись под гулкую арку, над которой с металлическим грохотом проносились товарняки. В самой арке, в полумраке, воровато жалась какая-то парочка, а у выхода сидел на корточках вечный персонаж подобных мест — попрошайка, который, раскачиваясь из стороны в сторону, заунывно вопил что-то нечленораздельное на своем языке скорби.
Выйдя на приморский бульвар, мы увидели следующую картину маслом: на парковых скамейках шла яростная рубка в шахматы. Игроков обступила плотная толпа пожилых болельщиков, комментировавших каждый ход с темпераментом футбольных фанатов. За деревьями проглядывали качели, слышался детский гомон и доносились звуки неизбежной лезгинки. Классический набор развлечений южного города.
Мы добрели до памятника Ильичу и сели на холодные мраморные ступени. За спиной темнели казенные синие ели, высаженные перед зданием Горисполкома.
— Погода в горах мне нравится, — говорила Инна, — днем там в меру жарко, ночью прохладно, а воздух — целебный. А вот в Махачкале летом совершенно невозможно оставаться. Особенно гипертоникам, как моя мать. После обеда жара до сорока градусов. Да плюс к этому высокая влажность. Спасает только море. Оно не всегда чистое и не всегда спокойное, зато там водятся тюлени. Это ведь удивительно — в южном море, и вдруг тюлени, разве нет?
А ты знаешь, — продолжала свою лекцию Инна, — что раньше город назывался Порт-Петровск? Его еще Петр первый построил. А когда коммунисты захватили власть, сразу переименовали его в Махачкалу. «Кала» — это по-тюркски крепость, а Махач — имя дагестанского революционера. На самом деле звали этого революционера Магомед-Али, а Махач — просто кличка. Первая Махачкала вся была русской, а потом понаехали… с гор…
Я кивнул, мол, всё это страшно интересно, потом украдкой оглянувшись, не смотрит ли кто, привлек Инну к себе и поцеловал в губы. Она с готовностью ответила. Так мы и целовались, пока не услышали вежливое: «Кхе, кхе». Так дал знать о себе подошедший Колька.
— Поздно уже, что делать будем?
Я задрал голову кверху и увидел, как звезды заволакивает пришедшим с горы Тарки-тау туманом.
— Поехали домой, — сказала Инна, — завтра в рейс.
Отправление поезда Махачкала-Москва в три часа пятнадцать минут — время самое неудобное, в самую жару, когда плавится асфальт и мозги
Инна, со своими новыми друзьями-подельниками, появились на вокзале в десять утра. Еле встали после вчерашнего, позавтракать не успели, да и не лезло. Голова гудела, как трансформаторная будка, а в желудке было пусто и неспокойно. Поэтому сразу посетили вокзальный буфет.
С буфетчицей Мадиной, женщиной внушительных размеров и золотых зубов, Инна была знакома давно
— Мадиночка, родная, выручай! — с порога затараторила она. — Сделай что-нибудь по-быстрому, мне на планерку скоро. Чайку мне, покрепче. А ребятам… — она кивнула на своих спутников, скромно притулившихся за столиком у окна, — … ну, ты сама знаешь, чего им для бодрости духа надо.
Мадина выразительно хмыкнула, но спорить не стала. Работа у нее была такая — понимать людей с полуслова. Через десять минут на столе появились бутерброды с колбасой и сыром, Инне — стакан чая, ее товарищам — знакомый фарфоровый заварочный чайник, из носика которого тонко пахло коньяком.
— Главное — помочь нам эти баулы погрузить незаметно, до посадки, да в купе пристроить… — в сотый раз начал Миша.
— Харэ! — сердито сказала Инна. — За идиотку меня держишь? Повторяешь, как попугай. Я сказала: помогу. Только… если что — я вас впервые вижу. Идет?
— Идет! — он с облегчением выдохнул и поднял граненый стакан с коньяком на донышке. — Ну, за удачу! И за смелых женщин, которые не боятся трудностей!