— Расходись! Дорогу! — орал он басом, не обращая внимания на пешеходов.
«Бери, хороший, парень, свэжий, очень хороший!» — неслось со всех сторон. Черные от загара, изможденные люди сидели и стояли под самодельными навесами из картона, пытаясь продать свой нехитрый товар. Кое-где в тени грузовиков ГАЗ-51 прятались мужчины, а из кузовов на землю скатывались полосатые арбузы и продолговатые дыни-торпеды. «Слаткий Априкос!» — прочитал я корявую надпись на картонке. Египетскими пирамидами громоздилась хурма — оранжевая, спелая. Рядом — горы румяных яблок, янтарных груш, мясистых помидоров. Тут же — связки стручковой фасоли, россыпи баклажанов, иссиня-черных, как южная ночь. И виноград — гроздья крупные, мелкие, фиолетовые, зеленые, почти черные. По рядам, зачем-то помахивая длинной плетью, как заправский барин, ходил усатый тип — видимо, местный сборщик дани за торговое место.
Публика вокруг — пестрая, шумная, возбужденная. Осторожные старушки в темных платках, с авоськами. Утомленные жизнью молодые женщины, почему-то в вечерних платьях с блестками, на высоких каблуках, но с ведрами огурцов в руках — загадка кавказского дресс-кода. Прыщавые парни в трениках и кепках-аэродромах. Важные дамы в шляпках с вуалетками, как будто только что с приема в обкоме.
«Бери, парень, зелень, ай, какой свежий! Петрушка, кинза, укроп!»
«Парень, смотри, картошка — м-м-м, сказка! Не червивый, сам кушаю! Взвесить тебе пару кило?»
«Подходи, дорогой, откуси абрикос, на, пробуй, сладкий как поцелуй!»
«Яблоки попробуй, парень, сочный, не кислый, мамой клянусь!»
Впереди, загораживая проход, шла слегка развязная дама в широкополой соломенной шляпе, как у кинозвезды на Ривьере.
— Женщина, эй, женщина! Какая шляпа у тебя, вах! Дай примерить, да! — пристала к ней продавщица овощей.
И тут же, не дожидаясь ответа, сорвала шляпу с головы дамы и нахлобучила на свою неухоженную голову. Стала вертеться перед подругами, поправлять поля. Хозяйка шляпы растерянно тянула руки, пытаясь вернуть свою собственность.
— Забери у нее свою шапку, женщина, да! — закричал через прилавок какой-то доброжелательный торговец с папиросой во рту. — Смотри, у нее руки грязные какие от земли, запачкает да, всю красоту!
Мы прошли мимо этой колоритной сцены и свернули в мясной павильон. Здесь было темнее, прохладнее, но пахло сырым мясом и кровью. С крюков на потолке свисали целые туши — телячьи, бараньи, говяжьи. Мясники в окровавленных фартуках ловко и споро рубили мясо тяжелыми топорами.
«Бери, молодой человек, отличная баранина! Шашлык — пальчики оближешь!»
«Куры берем, свежие куры! Домашние!»
В рыбном отделе на прилавках, покрытых мокрой рогожей, трепыхались еще живые рыбы, жадно ловя воздух большими губами. Торговки — бойкие, крикливые — тут же потрошили и чистили улов, чешуя летела во все стороны. Мужик в синем грязном фартуке методично бил большую рыбину головой о прилавок, видимо, глуша ее перед разделкой.
Воняло здесь, конечно, отвратительно — смесью рыбы, крови и еще чего-то несвежего. Но зато было прохладно. И как-то очень по-настоящему. Жизнь и смерть здесь соседствовали так же буднично, как порошок «Лотос» и бюстгальтеры для тещи Гулливера. Настоящий Восток, без прикрас.
Тут у котов круглый год март, они завывают, орут жуткие горловые песни, отчаянно призывая к сношениям. Им не лень, им очень хочется. У тысячи воробьев в пирамидальном тополе утренняя планерка, на которой все галдят и все не по делу. Машина газует долго и с удовольствием, водитель ее завел, но не уезжает, будто хочет погарцевать.
Теперь можно и пивка для рывка. А то в горле пересохло от этой пыли и впечатлений.
— Пива бы, — с чувством подтвердил Колька, и я был с ним абсолютно солидарен. В этой африканской жаре, кажется, только холодное пиво и могло спасти наши обезвоженные организмы от окончательного превращения в мумии.
Глава 18
Найти пивную оказалось проще простого. Они здесь, как и везде в Союзе, были центрами притяжения мужского населения. Выбрали ту, что почище, — с гордым названием «Каспий» над входом и относительно чистыми окнами, сквозь которые виднелись деревянные столы и мужики в майках, священнодействующие над кружками с пенным напитком.
Внутри было шумно, накурено и пахло пивом, вяленой рыбой и мужским потом. Классика жанра. Мы протиснулись к стойке, отделанной липким коричневым пластиком. За стойкой хозяйничала монументальная буфетчица с накрашенными синими тенями веками и химической завивкой а-ля «взрыв на макаронной фабрике».