Марта, с её осиной талией и губами, намазанными помадой «как у Марлен Дитрих», была живым укором окружающей серости, женщиной видной, веселой и, как Пауль понял значительно позже, слегка легкомысленной. В ее скромной, но уютной квартире на Альтер-Шёнхаузер-штрассе частенько мелькали такие же веселые и не всегда гэдээровские мужчины. Когда Паулю стукнуло шестнадцать, один из этих мужчин — солидный западноберлинский ресторатор Гюнтер с брюшком и золотой цепью, заехавший в ГДР по делам фирмы (или в поисках доступных немецких женщин) — увез тетку Марту в сверкающий огнями Западный Берлин. Так Пауль остался вдвоем с дедом Отто, истинным арийцем и ветераном двух мировых войн. Другой родни у него не наблюдалось, разве что какой-нибудь троюродный дядя в Баварии, но тот, скорее всего, давно уже стал буржуазным элементом и пил баварское пиво, не вспоминая о социалистическом племяннике.
В Москву Пауль угодил не по распределению и не за длинным рублем (хотя и это потом случилось), а благодаря хитросплетению обстоятельств, замешанных на дедовском прошлом и собственной тяге к экзотике.
Дед Отто, в миру Оттомар фон унд цу какой-то там древней, но обнищавшей фамилии (которую он предпочитал не афишировать в социалистической ГДР, дабы не смущать партийных товарищей своим дворянским происхождением), был личностью, безусловно, примечательной. Родился он аккурат в 1894 году, когда кайзер Вильгельм уже вовсю бряцал оружием, а Европа и не подозревала, какие мясорубки ей предстоят. Семья, хоть и с приставкой «фон», давно уже перебивалась с хлеба на квас, но образование сыну дала классическое. Гимназия с латынью и древнегреческим, затем — Берлинский университет, филологический факультет. Отто с упоением погрузился в пучины славистики, зачитывался Толстым и Достоевским, мечтал о научной карьере и тихой профессорской жизни. Но тут грянула Первая мировая, и бывший студент-филолог, как и положено истинному патриоту, сменил университетскую аудиторию на окопы Вердена. Дослужился до обер-лейтенанта, нюхнул пороху, заработал пару шрамов и стойкое отвращение к войне.
После войны, стряхнув с себя окопную грязь, Отто вернулся в альма-матер и таки стал преподавателем русской литературы. Читал студентам лекции о загадочной русской душе, разбирал по косточкам «Преступление и наказание», цитировал наизусть Пушкина и Лермонтова. Но идиллия длилась недолго. В тридцать третьем к власти пришли ребята в коричневых рубашках, и кафедру славистики, как рассадник «чуждой идеологии», быстренько прикрыли. Профессор русской словесности оказался не у дел. Пришлось зарабатывать на хлеб насущный переводами — благо, дед Пауля был полиглотом от Бога, владел пятью языках, не считая родного немецкого.
А в сорок втором его снова призвали. Не то чтобы он сильно рвался защищать фатерланд под знаменами с крючковатым крестом, но отказать было нельзя. Призвали в качестве военного переводчика, опять же в звании обер-лейтенанта — карьера, прямо скажем, не задалась. И отправили его не куда-нибудь, а прямиком в штаб 6-й армии фельдмаршала Паулюса, которая как раз готовилась взять Сталинград. Ну, чем все закончилось, мы знаем. Зимой сорок третьего обер-лейтенант Отто, тощий, обмороженный, но несломленный духом, вместе с жалкими остатками непобедимой армии попал в советский плен.
Надо сказать, судьба этих первых сталинградских пленных была, мягко говоря, незавидной. Тиф, дизентерия, голод, холод — до конца войны дожили сущие крохи, меньше десяти процентов. Но Отто и тут повезло. Его университетское образование, безупречное знание русского языка и аристократические манеры (которые он умудрился сохранить даже в завшивленном бараке) оказались востребованы руководством НКВД. Вместо того чтобы кайлом махать или валить лес на лесоповале, его определили на «интеллектуальную» работу.
На бесчисленных стройках народного хозяйства, где пленные немцы ударными темпами восстанавливали то, что их же соотечественники так старательно разрушали, Отто стал незаменимым человеком. Перед началом строительства каждого нового объекта — будь то завод, мост или жилой дом — он садился за стол и педантично переводил на немецкий всю проектно-сметную документацию. Эту документацию потом внимательно изучали пленные немецкие инженеры (а их среди военнопленных было немало), находили там кучу ляпов и ошибок торопливых проектировщиков, и все это, благодаря Отто, оперативно исправлялось. Экономия средств и материалов получалась приличная. К тому же, сам Отто в военных действиях практически не участвовал, кровью себя не запятнал, так что начальство лагерное ему откровенно благоволило.