Через полчаса Тано вновь уселся в «Мерседес». Подал знак, и Давиде включил зажигание. Машина тронулась. По дороге Тано положил на сиденье рядом с водителем большой оранжевый конверт. Адрес на конверте гласил: «Судье Сильвии Конти. Прокуратура Республики».
— Когда въедем в город, остановись у почтового ящика и опусти.
Давиде кивнул. Он притормозил «Мерседес» у первого же почтового ящика, который увидел, как только въехал на одну из окраинных улочек. Вышел из машины с конвертом в руке. Опустил конверт в почтовый ящик.
Когда вернулся, Тано из автомобиля уже исчез. Луч карманного фонарика выхватил из темноты разбитую на две половинки чайную чашку, ложечку, шариковую ручку, осколки стекла на полу. Потом какой-то непонятный белый предмет. Давиде протянул руку и взял его. Это было оригами — искусно сложенная из бумаги бабочка.
В эту минуту дощатый пол ведущей в охотничий домик галерейки заскрипел под чьими-то шагами. Кто-то шел сюда. Давиде резко обернулся. В проеме распахнутой двери показался темный силуэт, Давиде направил на дверь фонарик и осветил испуганное лицо Глории. Волосы у нее были мокры от дождя, платье прилипло к телу.
— Кто здесь?
Давиде сделал несколько шагов ей навстречу.
— Это я, делал обход. Проверяю, все ли в порядке. А вы-то что делаете тут так поздно и в такую погоду?
Глория пожала плечами.
— Я не в силах выдержать жизнь в этом доме. С тех пор как приехала, только и вижу что смерть, плач и горе… Захотелось побыть немножко одной.
Давиде кивнул.
— Ну тогда извините…
Невзирая на то, что лил дождь, он хотел уйти, но Глория удержала его за руку.
— Нет, погоди. Я боюсь оставаться здесь одна.
Давиде посмотрел на руку Глории, сжимавшую его локоть, потом взглянул ей в лицо.
— Если хотите, могу вас проводить.
— Ты не такой, как остальные. Кто ты на самом деле?
— Человек, у которого небольшие неприятности из-за контрабанды валютой. Но барон обещал, что, может быть, сумеет отправить меня на некоторое время в Гармиш.
Глория изумленно уставилась на него.
— В Гармиш? Странно… Там у нас действительно есть маленькая вилла. Но она принадлежит мне. Ее подарил мне отец Андреа, когда я вышла замуж.
— А там никто не живет?
— Нет, она давно пустует. Это и впрямь подходящее местечко для скрывающегося контрабандиста. — Глория взглянула на него. — Дэв, что тебе известно о семействе Линори?
— Я ничего о них не знаю.
— Никто ничего не знает, никто ничего не говорит. Ни ты, ни Матильда, ни Карта… Что за странный дом? Что вы за странные люди? И что только мы здесь делаем — я, мой муж, ребенок?
Глория обняла Давиде. Положила голову ему на грудь.
— Помоги мне, я боюсь.
Давиде прижал ее к себе. Легонько погладил по щеке. Глория какое-то мгновение пристально смотрела ему в лицо, потом выбежала под непрекращающийся ливень.
Дорога, узкая и извилистая, километров двадцать карабкалась вверх между скал. Потом асфальт кончился и начался немощеный проселок, вскоре упершийся в каменную ограду монастыря.
Всю вторую половину дня монотонно и печально звонил не умолкая колокол. На рассвете умер старик настоятель, и гроб с его телом был выставлен в часовне, где на заупокойную службу собрались монахи. Солнце садилось в горах, и под галереями монастырского двора ветер разносил гулкое эхо мелодии «Аве Мария».
Давиде постучал в деревянную дверь последней кельи.
— Саверио Фило, открой!
Никакого ответа, Давиде постучал еще раз.
— Открой. Я приехал к тебе поговорить о твоем брате.
Потом вынул из кармана перстень, который ему дал Фило, опустил его в выдвижной ящичек на двери монаха-отшельника, служащий для раздачи пищи, и продвинул внутрь кельи.
Через несколько секунд дверь отворилась. Келья была погружена в полумрак. Сквозь маленькое окошечко под самым потолком, пробитое в наружной стене монастыря, проникали последние лучи заходящего солнца.
В уголке кельи Давиде увидел монаха, сидевшего на служившей ему ложем скамье. Он был с белой, как снег, бородой, в грязной, вытертой рясе, босиком. Его худые руки тряслись. Пальцы у него были длинные, костистые. Голос дрожал и прерывался.
— Ты назвал меня по имени, которое я старался позабыть. Теперь я монах Джилло, служитель Бога, — и никто и ничто более. А ты, показавший мне это кольцо, кто ты такой?
— Твоего брата нет в живых, его застрелил Джузеппе Карта. Но незадолго до смерти он успел рассказать мне, что ты решил себя тут заживо похоронить.