Букетик фиалок стоял в бокале с водой посередине стола. Миммо взял бокал с цветами, повертел в руках и бросил на пол.
— Не люблю я лиловый цвет. Он напоминает мне о Великом посте.
Эльзи бросила взгляд на рассыпанные на паркете, между ковром и креслом, фиалки и осколки бокала.
И в этот момент Миммо заметил выросшую на пороге гостиной мужскую фигуру. Увидел направленный на него пистолет с надетым на ствол глушителем.
Мазино выстрелил четыре раза.
Миммо отбросило к стене. Пули пробили ему грудную клетку — от солнечного сплетения до самой шеи, все около грудной кости.
Падая навзничь, он опрокинул лампу и стул.
В тот вечер Эльзи начала свой номер с десятиминутным опозданием. Она сосредоточила все внимание на музыке, стараясь ничего перед собой не видеть. Больше всего ей хотелось избежать взглядов посетителей, скрытых полумраком, окутывавшим столики «Частного клуба».
Сначала она освободилась от лифа и сразу ощутила сырой и пропитанный табачным дымом воздух зала, словно прилипавший к коже ее обнаженных грудей. Потом дала тихонько соскользнуть с бедер и ног также и крошечным трусикам.
И тут она почувствовала на себе взгляды клиентов, хлеставшие ее по нагому телу словно пощечины. И различила в темноте зала физиономию Аннибале Корво.
Эльзи устремила на него пристальный взгляд. Еле заметно кивнула утвердительно головой.
Корво ответил точно таким же незаметным кивком.
Потом довольное лицо Корво и все остальное вокруг расплылось и утонуло в наполнивших ей глаза слезах.
«Объявляется посадка на рейс 740 Рим — Нью-Йорк, выход номер шесть…»
Мазино окинул взглядом ярко освещенную взлетную полосу и пассажиров, уже направившихся к самолету. Проглотил последний кусочек трубочки с кремом и облизал сладкие пальцы. Потом опустил жетон в телефон-автомат и набрал номер.
После четвертого гудка на другом конце провода ответил мужской голос:
— Кто говорит?
— Это барон Джованни Линори?
— Да, это я, но кто говорит?
— Я хотел вам сообщить, что ваш сын Миммо сегодня вечером плохо себя почувствовал. Не ждите его. Сегодня он домой не вернется.
Барон Линори сменил тон, голос зазвучал агрессивно.
— Да с кем я говорю? Где находится Миммо?
— А ну-ка давай на два тона ниже, мне не нравится, когда так громко орут!
Голос вновь зазвучал спокойно, уступчиво:
— Что я должен сделать?
— Ты, барон, сам прекрасно знаешь, что надо сделать.
Подпись
Павильон находился в конце 125-й улицы, на самом берегу Гудзона.
Картины, керамика, статуи, драгоценности были выставлены у последней из ржавых решетчатых опор, на которых держалась железная крыша этого павильона-ангара. Стулья для немногочисленных приглашенных были расставлены подле горы ящиков, отгораживавшей пространство для торгов. Ведущий аукцион внимательно следил за предложениями. За спиной у него на мольберте красовалось полотно «Усекновение главы Святого Павла» предположительно кисти Караваджо.
Калоджеро Барретта словно нехотя поднял руку. Движение к тому же затруднял синий блейзер из блестящей ткани, с трудом вмещавший его широкие плечи и толстый живот.
Аукционист заметил вытянутую руку и кивнул:
— Триста пятьдесят.
Пожилая дама с маленькой сумочкой на коленях посмотрела на Барретту и тоже подняла руку. Аукционист указал на нее:
— Четыреста тысяч, господа.
В глубине ангара показался Мазино. Пробравшись между стульями, он подошел к Барретте. Сел рядом и наклонился к старику:
— Желаю доброго здоровья, дон Калоджеро. Барретта узнал его и улыбнулся, расцеловал Мазино в обе щеки, как сына.
— Мазино, мне тебя очень не хватало. Как прошла поездка? Расскажи-ка.
Мазино снял очки и принялся протирать стекла платочком.
— Я встретил нашего общего знакомого. Передал ему привет от семьи.
— И что он сказал?
— А что он мог сказать? Так обрадовался, что у него дух перехватило.
Барретта легонько похлопал его по колену.
— Молодец, Мазино, молодец. На Сицилии будут довольны.
Аукционист окинул взглядом зал и помахал в воздухе молоточком.
— Семьсот тысяч долларов… Раз… и два… и три… Продано!
Потом налил себе воды промочить горло и увидел мужчину атлетического сложения, в пиджаке и при галстуке, приближающегося к нему решительным шагом.
Подойдя, незнакомец что-то шепнул ему на ухо. Аукционист отошел в сторону. Мужчина взял микрофон.
— А теперь, господа, после «Усекновения» Караваджо еще одно произведение искусства, представляющее большой интерес, хотя и очень маленькое по размеру.