Он расстелил на грязном полу тонкий тюфяк, предложил Феде располагаться на нем, погасил свет и улегся на кушетке.
Утром Федю разбудил дождь, барабанивший по крыше. Мариман на кушетке курил сигарету за сигаретой и что-то обдумывал.
Вскоре откинула полог старуха. Едва не наступив на Федю, она прошла к рукомойнику. Чихая и фыркая, умылась. Мариман поднялся и позвал ее за перегородку. Они о чем-то долго бубнили. Мариман настаивал, старуха не соглашалась. Но вот она появилась, пряча под цыганской шалью какой-то сверток. Недовольно и подозрительно взглянула на Федю и, уходя куда-то, хлопнула дверью.
Вернулась она под вечер и не одна: с ней были две девчонки и Губастый.
Федя недоуменно посмотрел на Маримана, насупился. Тот казалось, не заметил его состояния. Губастый тоже не был удивлен, словно знал, что Федя у Маримана, и как ни в чем не бывало протянул ему руку.
Мариман успокоил Федю, хлопнув по плечу:
- Город. Вчера чужие - сегодня одной ниточкой связаны и свои в доску.
Старуха из сумки выложила продукты: белый хлеб, банку свиной тушенки, селедку.
Девушки прихорашивались у зеркала, посмеивались.
- Та вон, шмотри, Ленка Подшадная Утка. Крашивая, да. Губы, что пончики, - говорил вполголоса Губастый, подталкивая Федю локтем. - А та, шкидла худая, Мышка. Гляди, глазищи у нее, что иллюминаторы на коробке. Так,и зырят, так и зырят.
Старуха выставила бутылку с мутноватой жидкостью, не спеша намазала тушенкой ломоть, залпом выпила полстакана и, закусывая на ходу, нырнула под полог.
Они расселись за столом. Мышка, округлив большие глаза, схватила ложку, быстро зачерпнула из банки тушенку и разом проглотила.
- Мышонок, не гони лошадей! - сверкнул коронкой Мариман.
Неожиданно за перегородкой задребезжало пианино, раздался хриплый голос старухи. Она пела:
И Соколовский хор у Яра был когда-то знаменит.
- Во дает! - ощерился Губастый и, прихлопывая по столу ладошками, прошепелявил:
Шоколовшкая гитара до ших пор в ушах жвенит.
- Да ну ее, давайте мою любимую! - воскликнула Ленка и, поводя плечиками, запричитала:
И в ночь ненастную
Меня несчастную,
Меня несчастную
Ты обогрей.
Тут кто-то снизу долбанул в пол так, что бутылка упала и покатилась, разбрызгивая остатки жидкости.
- Мариман, штормяга пошел! - выкрикнул Губастый.- А наш штывает, а мы идем, но куда - не жнаем.
Мариман, сдвинув брови, приказал:
- Шабаш! Вываливаем на улицу, - и посмотрев на Федю, пояснил: - Гостей проводим.
Вышли на улицу. Дождь едва крапал. Все молчали, слов вдруг выговорились. Федю мутило.
Подошли к освещенному подъезду ресторана.
Ленка, махнув всем ручкой, взбежала по ступенькам.
- Она чо, там живет? - спросил Федя Мышку.
- Ты что, с луны свалился, не понимаешь, почему ее Подсадной Уткой прозвали? ,
- Заткнись! Мариману капну, - оборвал ее Губастый.
- Больно испугалась! - отрезала Мышка, но замолчала.
Немного погодя она вдруг спросила Федю: -Ты что это с бичом связался?
- С каким бичом?
- С Мариманом. Бичи - это такие, которые поплавают немного, а потом, не выдержав, бросают. И толкаются возле настоящих моряков. Живут за их счет. А Мариман таких, как ты да я, вокруг собирает.
- Он обещал меня на пароход устроить.
- Жди, устроит. Уши развесил.
- А сама чо с нми?
Мышка, оглянувшись на Маримана, который поодаль шел с Губастым, стала рассказывать:
- Нас у мамки четверо. Папка уже два года на фронте. Проживи попробуй. Трое меньше меня. Один, самый маленький, рахитик. Ты бы видел. Сидит в кроватке, ручки на животе, качается весь день, как матрешка, и тянет: ма-амка, дай хле-ба-а! Послушал бы... - голос ее перехватило. Она справилась с волнением и продолжала глухо: - Я редко к Мариману хожу, Ленка уговорит - вот я и наемся, и то дома легче. Но я брошу, совсем ходить не буду. Скоро в ФЗУ устроюсь, вот увидишь.