А сегодня уже и чистить нечего. Все осмотрел. Все проверил. Ни одного пятнышка. Теперь не то что комар, но и сам Дед носа не подточит. А его все нет...
Сидит Федя, страдает от безделья. Но сам пойти за старшим механиком побаивается.
«Ташкент» между тем стал плавно переваливаться с борта на борт. Сперва Федя ничего не ощутил, но потом у него начала побаливать голова. «Укачиваюсь, что ли? - гадал он, вяло скрябая по металлу донки. - Уже поди в Охотское море вышли. А тут, Жора говорил, волны особые. Это море не что Японское. Разойдется так, что только держись. Неужели и правда укачиваюсь. Как бы Жора-то не заметил».
Федя украдкой посмотрел на друга. Тот, встав на подвеске во весь рост, дергал пучок кабеля.
- Что я придумал, Корешок! - минут через пять поделился он с Федей, не замечая его бледности. - Идея, между прочим, закачаешься. Но могила! Я Деду такую козу подстрою! Будет знать - нужен ли на пароходе светило. Побегает, подергает свои лимонно-банановые штанишки. Вспомнит, что есть на судне электрик. Позовет на помощь, а я еще и подумаю. Ох и умный я, между прочим, почему раньше не додумался? А ты, Корешок, дай знать, когда заметишь на горизонте механика, постучи киркой.
Он спрыгнул с подвески и юркнул за механизмы.
Федя, ничего не понимая, стал настороженно оглядываться, чтобы не прозевать появление механика.
Через несколько минут Жора вернулся. Щеки его были вздуты. Губы плотно сжаты. Он промычал что-то, показывая вытаращенными глазами на центр машинного отделения, где прохаживался, посматривая на приборы, вахтенный механик, и взобрался на подвеску.
Федя с любопытством наблюдал за другом. Жора подтянулся к кабелю, выпустив в трубу струю воды, сморщился и сплюнул.
- Тьфу! Ох и водичка! Прелесть, а не водичка. Теперь понимаю, почему ее пресноводные не любят.
- Зачем ты ее в трубу? - не выдержал Федя.
- Она соленая, между прочим. Ток такую не любит. Убегает от нее. Раз - и в сторону, на корпус.
- А разве можно так-то, навроде вредительства... - смутно догадался Федя, что Жора задумал неладное, и испугался своего соучастия в этой проделке.
- Мне можно, тебе нельзя, - успокоил Жора, убегая за новой порцией воды.
Но во второй раз ему не повезло. Едва потянулся к трубе, как откуда ни возьмись - старший механик. Федя, застигнутый врасплох, с перепугу так долбанул по корпусу донки, что острие кирки вошло в металл, как в податливую древесину, - предупредительного звука не получилось.
- Дрова колешь! - громыхнул Яков Семенович, выхватывая кирку.
Услышав. его голос, Жора от неожиданности поперхнулся. Дернувшись от трубы, словно его ударило током, он мгновенно проглотил горьковато-соленую воду Охотского моря, тут же плюхнулся па подвеску и принялся так шаркать стальной щеткой по переборке, что искры полетели.
Яков Семенович рассерчал не на шутку.
- Что с вами, духи, происходит? Одни донку сечет, другой на подвеске номера выкидывает. Вас в льяло загнать, чтобы охладились?
«В льяло?! Только этого не хватало!» - про себя ахнул Федя, чувствуя, как тошнота подступила к горлу. Он уже знал что на судне льяло вроде канавы, где собираются сточные воды, смешанные с отработанным маслом и мазутом.
- В льяло, так в льяло, - охотно согласился Жора, -Нам не привыкать.
«Тебе-то что, а я ... » - подумал Федя и, представив себя в этой сточной канаве, громко икнул.
Яков Семенович мельком взглянул на него, на донку:
- Теперь отлично сработано, можно суричить. Сбегай на верхнюю палубу к боцману за суриком.
- Он у нас в кладовке есть, - обрадовался Федя и снова икнул. .
- Иди, иди, кому говорят!
Почему он так приказал, Федя понял, когда выбрался верх. Тут, на свежем воздухе ему стало легче. Он огляделся надеясь увидеть горы волн. Но их не было. По морю бежали лишь однообразные ряды белых гребней. Сталкиваясь с «Ташкентом», они шумно, сердито плескались, обдавали его крупными брызгами, и громоздкое судно недовольно раскачивалось.