Фронтовиков же волновало море, большинство из них видело его в первый раз.
- Вот это да, братцы, - нараспев тянет пожилой боец с отвислыми усами. - Такая здоровенная железяка, а не тонет! Чудно, а, Петро? Плавает ведь ...
- Сам ты плаваешь, степь черноземная! - хохочет другой, помоложе. - Это тебе корабль. Он ходит.
- Как ходит? Скажешь тоже, что у него ноги под водой приделаны?
- Да ног-то, верно, не видать, а ходит, слышал я. А почему ходит, шут его знает. Ходит и все тут. Моряки знают что говорят. Так красивее.
- А я однажды слыхал, - окает третий, разводя руками, - тут рыба-кит вот такая водится. Moй дед рассказывал. Он бывал тут еще в ту японскую. Говорил, кит-то вроде нашего осетра. Да что там осетра. Она такая большущая, как энтот корабль. Разинет зубастую пасть и любого мужика целиком и проглотит.
- Тебя проглотишь с твоими железяками!
- Меня-то? Меня, может, и нет – я просто так не дамся. Я еще должен от деда япошкам передать, что мы теперь не такие, как раньше.
- Ле, лe ребятушки! - вступает в разговор еще один - До Берлина пешочком дотепали, а тут на таких чудо-кораблях до Японии этой самой зараз достанем. Самураев, или как их там, мать их за ногу, прихлопнем. Правильно твой дед говорит, это им не девятьсот пятый. Скоренько прихлопнем, ребятушки, и по домам картошку рыть.
Все заразительно смеются. Федя недоумевает: «Чего это они? Воевать же идут, не куда-нибудь. Или они виду не подают…»
Боец, просмеявшись и поправляя ремень на гимнастёрке, сказал грустно:
- Эх, ребята, а я не верил, что морская вода и соленая, и горькая ... Был у меня на фронте закадычный друг Вася Широкий, моряк из Владивостока. В разведку мы с ним ходили. Мировой был парень, не мне чета. Так вот он все уши прожужжал про моря свои да океаны. И где его только не носило. Во всем свете бывал. И про воду такую рассказывал. А я не верил, что столько воды и вся горькая. И смеялся над ним. Всякому слову его верил, а про воду нет. Теперь поверил. Не врал мне Вася. Не вернулся он к своему морю-океану. Да я вернулся за него. Жив буду, останусь здесь, поступлю работать на такой большой пароход. Хотели мы с Васей вместе поплавать ...
У Феди слезы навернулись на глаза. Вспомнил он брата. Может быть, и у него был такой же хороший друг, как этот шутник-красноармеец.
Федя рванулся в каюту. Там открыл рундук, нашарил в коробке английскую трубку. Боясь, что шустрый разведчик затеряется в толпе на причале, бегом вернулся на палубу. Тот все еще был у борта. Федя крикнул ему:
- Держи от меня! Закуришь - вспомнишь Васю. И не забывай, что ему обещал. Приходи после войны к нам на «Ташкент», жалеть не будешь.
И он бросил трубку. Боец ловко поймал се. Его тут же обступили, рассматривая неожиданный подарок.
А Федя, радуясь, что угодил бойцу, спустился в кочегарку.
Механик ничего не сказал ему, не выругал за задержку. Он только спросил, прищурившись, как стармех:
- Как там, все тихо, камикадзе еще не налегают?
- Какие камикадзе?
- Эх ты, а еще воевать собрался, врага не знаешь. Японские смертники. Налетит камикадзе и спикирует, жертвуя собой и самолетом.
- Пускай попробует, - посуровел Федя.
Проверяя огонь в топках, он думал: «Вот так бы и с Васей встретился. У него, наверное, тоже ордена были. Героем погиб... И я, Васятка, не подкачаю. Пусть только покажется этот самый камикадзе, я его срежу из нашего «эрликона». Зря, что ли, нас с Жорой учили стрелять краснофлотцы из военной команды».
И то было не пустое хвастовство. Как-то в море, во время тренировочных стрельб из «эрликона» - эти автоматические зенитные пулеметы были установлены по обоим бортам ходового мостика - он первой же очередью, словно ножницами, срезал воздушный змей, болтавшийся за кормой. Старшина военной команды, сам отличный стрелок, ахнул от удивления, но тут же засомневался: «Не случайно ли?» Подняли еще один «змей». Федя, хоть и разволновался от своей удачи, выпустил несколько очередей и в цель попал. Тогда старшина восхищенно хлопнул его по плечу: